Власть в Древней Руси. X–XIII века

Вот как об этом пишет летописец. «Изяслав же се видѣвъ со Всеволодомъ побѣгоста з двора, людье же высѣкоша Всеслава ис поруба, въ 15 день семтября, и прославиша и средѣ двора къняжа. Дворъ жь княжь разграбиша, бесчисленое множьство злата и сребра, кунами и бѣлью».[468] Буквальное прочтение текста показывает, что грабеж княжеской резиденции совершился после посажения Всеслава на киевском столе. Киевляне сначала прославили Всеслава, а затем принялись грабить место его посажения. Но даже если последовательность описываемых событий была и обратной, она все равно порождает сомнения в адекватности изображенной летописцем картины.

Разноречивые мнения вызывает и свидетельство о переносе торга на гору. В. Т. Пашуто полагал, что этой акцией Изяслав преследовал цель затруднить влияние купечества на черных людей,[469] что представляется вполне корректным. Мысль эту впоследствии повторили и другие исследователи, правда, некоторые как собственные откровения.[470]

Принципиально отличную трактовку летописного известия предложил И. Я. Фроянов. Согласно ему, это была уступка Изяслава, вынужденного принять как реальность политическую мощь местной общины. Главное в переносе киевского торга заключалось не в перемещении собственно торжища, а в переводе веча поближе к собору св. Софии и княжеской резиденции — сакрально значимым местам города.[471]

Конечно, это достаточно вольная интерпретация. Если бы состоялся перенос места вечевых собраний, то летописец так бы и сказал. Но сказать этого он не мог по той простой причине, что Торговище не являлось местом постоянных вечевых сходок. Это следует уже из летописного уточнения, что прибежавшие в Киев вои «створиша вече на Торговище». Если бы последнее являлось традиционным местом веча, в такой привязке не было бы смысла. Но в том-то и дело, что в Киеве не было строго определенного места для веча, а поэтому перевести то, чего не существовало в реальности, невозможно. Из целого ряда вечевых собраний в Киеве, о которых имеются сведения в летописи только о двух можно сказать, что они состоялись на подольском Торговище. Причем, о втором, собравшемся в 1146 г. у Туровой божницы, с определенной долей условности.

Закончилась ли операция Изяслава Ярославича успехом, сказать сложно. Если и да, то очень временным. В событиях 1147 г. летопись упомянет Бабин торжок вблизи княжего двора, но, судя по всему, это торговая площадь в Киеве была всегда. Возможно, именно ее объявил Изяслав основным местом киевской торговли в 1069 г., но запрет подольского Торговища, скорее всего, не имел длительного действия. В том же 1147 г. оно вновь упомянуто в летописи.

М. Н. Тихомиров считал, что летописный рассказ о последовавшем за вечем 1068 г. народном восстании обнаруживает определенные симпатии к восставшим киевлянам и объяснил это догадкой, что повествование возникло в среде горожан.[472] Разумеется, кроме исследовательской интуиции оно ни на чем не основано. Скорее всего, симпатии к восставшим выдают в авторе этого повествования сторонника партии Всеслава, которая осталась недискредитированной в глазах современников принадлежностью к ней Антония Печерского.

В целом, вечевые собрания 1068–1069 гг. в Киеве, как и события им сопутствовавшие, свидетельствуют о том, что в правящих киевских кругах имели место серьезные противоречия. Для их разрешения была привлечена третья сила — торгово-ремесленное население, которое представляло собой социальный фон вечевых сходок и серьезную силу мятежа против князя и представителей его администрации. И определенно ничего революционного в этих событиях, как это представлялось М. Н. Покровскому и И. Я. Фроянову, не было. И ничто не свидетельствует о том, что после 1068 г. «киевская городская община превращается в доминанту политического бытия, а вече (народное собрание) — в верховный орган власти, подчинивший себе в конечном счете княжескую власть».[473]