Власть в тротиловом эквиваленте: Наследие царя Бориса

Какие это условия — никто пока не придумал. Да и стоило ли ворошить давно сопревшую проблему — у России внутренних забот было по горло. Жили без двустороннего мирного договора с Японией почти полвека, можно жить и дальше — хоть сотню лет.

Но Ельцин попросил меня коснуться в Токио этой темы при встречах с журналистами — ему хотелось спровоцировать общественную реакцию и посмотреть на нее.

У меня позиция русского мужика: не отдадим ни пяди родной земли! И напрасно считали, будто Россия ослабла настолько, что пришла пора теребить ее с запада и востока. Об этом я сказал на пресс-конференции в Токио и напомнил формулировку из Сан-францисского мирного договора. А далее выплеснул в зал предложение: «…но если японским крестьянам не хватает для обработки земли, то не исключена возможность предоставления им площадей на малозаселенных островах Шикотан и Хабомаи. Предоставления в аренду, используя опыт Окинавы». Условия и сроки аренды земли — предмет переговоров. Но это — компетенция высшей власти России.

На Окинаву я слетал заранее. Хотя американцы трубили, что в 72-м году вернули остров Японии, хозяйничали там они. В сорок седьмую префектуру под названием «Окинава» входил 161 остров архипелага Рюкю, и местные чиновники везде имели влияние, кроме главного острова и тех территорий, где располагались американские части. На главном острове делами управляли люди в погонах. Даже визу на остров — непотопляемый авианосец мне оформляли через Госдеп США — а это говорит само за себя. Окинава была напичкана военными базами янки — японские крестьяне обрабатывали посевные участки и кормили солдат.

На островах Хабомаи и Шикотан тоже располагались наши военные гарнизоны и рыболовецкие промысловые базы. Японские арендаторы могли обеспечивать их всем необходимым — не надо завозить продукты с материка.

Мне казалось, что я выполнил поручение Ельцина и в то же время не открыл никаких Америк. И действительно, японская пресса сдержанно отреагировала на мои предложения, а часть изданий — с досадой. А в российских СМИ послышалось громкое ворчание: зачем пускать самураев на нашу территорию? Хотя лично меня пощипали в некоторых газетах, я посчитал это добрым знаком: общество еще не разбил паралич равнодушия. И это был предупредительный выстрел Ельцину — не высовываться с проблемой «северных территорий». Большинство японцев уже свыклось с потерей, сколько бы их ни науськивали американцы, а наши — затопчут. Даже Горбачев поостерегся.

Мы поговорили с Борисом Николаевичем на эту тему. Взвесив все обстоятельства, он тогда отложил визит в Токио. Не царское это дело — ездить в гости с пустыми руками. Позднее под всплески омуля на Байкале он в компании с другом «Рю» (премьер-министром Японии Рютаро Хасимото) вспомнил об островах и все норовил подарить их восточному гостю.

Непомерную щедрость Ельцина в раздаче интересов России я объяснял для себя его ревностью. Он очень ревновал мировую элиту к Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Куда ни прилетит — везде «Горби» да «Горби». А ему так хотелось, чтобы планета исступленно кричала, как Юрий Лужков с трибуны митинга на Васильевском спуске: «Ельцин! Ельцин!» Его же поначалу воспринимали чуть ли не антиподом генсека ЦК КПСС, содравшего шкуру с Советского Медведя — СССР. Поэтому Борис Николаевич старался изо всех сил прыгнуть в обещаниях выше Михаила Сергеевича, пойти в уступках — дальше его.

Неожиданно Ельцин издал указ о назначении меня заместителем председателя Правительства России с сохранением поста министра печати и информации. Неожиданно, потому что я узнал о решении президента из сводок новостей.

Мнительный Бурбулис схватил меня за руку в коридоре:

— Как тебе удалось уломать Бориса Николаевича?

Я сказал, что никак — даже предварительного разговора с ним не было.

— Так не бывает, — процедил недоверчиво Бурбулис, видимо, подозревая какую-то игру за спиной.

А именно так чаще всего и случалось в последующие годы: люди узнавали о своем назначении или освобождении от работы из прессы.

У меня уже была трудоемкая общественная нагрузка, возложенная указом президента: председатель комиссии по рассекречиванию архивных документов. Теперь Ельцин обязал меня курировать министерство культуры и налаживать взаимодействие власти с религиозными конфессиями.

— Но в первую очередь, — сказал он мне при встрече, — я поручаю вам взять под свою опеку ремонт Большого театра и реконструкцию Третьяковской галереи.

После этого стал проясняться замысел президента: загрузить меня основательно текучкой, чтобы не жужжал, как назойливая муха, над головами реформаторов — экономистов. Возможно, я переоценивал внимание Бориса Николаевича к моей персоне, но так мне тогда казалось.

С главным строителем Москвы Владимиром Ресиным мы, как прорабы, по утрам проводили планерки. Надо отметить, профессионал он высокого класса — работали его подразделения четко и качественно. Первые три-четыре недели Ельцин регулярно спрашивал меня, как продвигается дело, а затем потерял к нему интерес.