Властелин Безмолвного Королевства

Катрин сделала едва заметное движение рукой, дозволяя Ренфрау удалиться.

Элспет вглядывалась в лица придворных, которые присутствовали при разговоре. Все они подошли ближе, чтобы не пропустить ни слова. Кое-кто из пожилых советников недовольно хмурился. Они, конечно, не желали чалдарянам поражения в битве, но надеялись, что король Джейм как-нибудь осрамится. Хоть совет и принимал участие в свадебных приготовлениях, но боялся, что после замужества императрицы у них будет меньше власти над ней.

Интриги, тут никогда не прекращаются интриги. Элспет разозлилась и спросила себя: как же с ними справлялся отец?

Придворные ведь не могли пойти против своей природы и наверняка играли в те же игры и при Йоханнесе. Видимо, поэтому он и заслужил себе прозвище Свирепый Малютка Ганс.

Силу вельможи уважали. Когда эту силу им демонстрировали.

Катрин демонстрировала ее безо всякой системы. Ей трудно было следовать своим же решениям, когда дела не касались Джейма Касторигского или бротского патриарха.

Элспет задалась вопросом: а что бы сделала Катрин, попытайся вдруг Бонифаций отвоевать у империи ее фиральдийские владения? Лотарь едва не пошел на Брот войной из-за Кларенцы. Точно пошел бы, если бы не умер. А Катрин с положением в Кларенце смирилась, настаивая, что тамошний герцог должен больше почтения выказывать церкви.

Прихвостни Безупречного с лихвой его вознаградили.

После добрых известий настроение Катрин разительно изменилось. А потому сразу успокоился и весь двор, а затем и весь Альтен-Вайнберг, хотя в сотнях семей все еще ждали новостей об ушедших воевать в Дирецию мужьях и сыновьях.

Элспет надеялась побеседовать с Феррисом Ренфрау с глазу на глаз, но надежды ее не оправдались. Главный имперский шпион проспал дюжину часов кряду, наелся до отвала на дворцовой кухне и исчез. Привратники не видели, как он уехал из дворца. Но ведь и как он приехал, они тоже не видели.

Всю следующую неделю Элспет часто думала о нем и беспокоилась, сама не понимая причины такого беспокойства. Всю жизнь Феррис Ренфрау был для нее загадкой, непредсказуемой и непонятной. И, насколько она знала, для ее отца тоже.

На шестой день после исчезновения Ренфрау зазвонили церковные колокола. Услышав этот перезвон, Элспет сначала удивилась: день был обычный – не праздник и не пост, время вечерней молитвы еще не настало. А потом она поняла.

О победе теперь знали все. На этот раз новости принес гонец, вполне официально. И каждый церковный приход, как было условлено с самого начала войны в Диреции, торжественным звоном возвещал праздник.

Наследная принцесса представила, какой путь пришлось преодолеть гонцам, как они меняли лошадей, останавливаясь только для того, чтобы рассказать радостные вести местным священникам, а уж те потом передавали их своей пастве.

Как же израненный Феррис Ренфрау умудрился очутиться в Альтен-Вайнберге за шесть дней до этого? Он будто шагнул с поля боя прямо в императорский дворец.

Творилось нечто странное. Элспет, хоть ей очень хотелось в этом разобраться, не стала ничего ни с кем обсуждать. Быть может, она нащупала ниточку, на которую пока, кроме нее, никто не обратил внимания. Пока Ренфрау не приписывали никаких сверхъестественных способностей – разве что умение подкрадываться незаметно.

Она спросила его, кто он такой. Быть может, стоило спросить, что он такое?

22

Коннек, совершенный слагает с себя обязанности

Долгие дни отчаяния, охватившего Альтай, сокрушили многие души. Зима отрезала Корпсьор от остального мира на целых три месяца. Такой зимы никто из оказавшихся в горной крепости не ждал. Единственной их целью было согреться. Коннектенцы, свозившие в замок запасы, воду и оружие, потрудились на славу, вот только они не могли предвидеть, сколько понадобится дров в такие невиданные холода.

Топливо тратили понемногу. Нужно было еще и на чем-то готовить.

Беженцы как могли противостояли холодам, но здесь наверху, в узкой крепости, продуваемой сквозняками, сделать это было почти невозможно. И уйти они тоже не могли: тропу в Корпсьор завалило снегом. Те, кто пытался спуститься, рано или поздно оскальзывались и падали, некоторые разбивались насмерть.

По крепости ходила мрачная шутка: мол, можно только возблагодарить светлые силы, что наводнившие Коннек Орудия Ночи не сунулись в Корпсьор, – слишком уж скользко сюда карабкаться.

– Будет им урок, – пробормотал брат Свечка. – Следующей весной замажут щели и заготовят вдоволь дров.

Монах говорил, ни к кому не обращаясь, хотя и Сочия, и семейство Арчимбо, и еще полдюжины таких же горемык лежали тут же, рядом. Тесно прижавшись друг к другу и укрывшись всеми одеялами, которые у них были, они пытались хоть немного согреться. Брату Свечке еще повезло – его и младенца Кедлы, как самых слабых, положили в середину. Ребенок был очень плох. Брат Свечка боялся, что до весны он не дотянет. У Кедлы не хватало молока, и даже если ее малютка и переживет зиму, он навсегда останется хилым и болезненным.