Властелин дождя

Я собирался уже уйти, когда заметил на середине'реки купальщицу. Она стояла ко мне спиной — видны были только голые плечи и волосы, собранные на макушке в пучок, — и обрызгивала водой стаю птенцов на песчаном островке.

«Эй, толстячки, — будто говорила она, — дурачки вы эдакие — сидите на песке! Вы что — ведь живьем зажаритесь!»

Потом, увидев, что птенцы не шевелятся, она подняла руки, бросилась плыть вниз по течению и доплыла до поворота, где ольховник, точно жаждущий зверь, подходит к самой воде. Там она остановилась и стала распускать волосы. Вот показались над волнами на несколько мгновений ее белые округлые груди и лицо, скрытое темными прядями волос, и тут же пропали, погрузились под воду и больше уже не показывались.

— Фея вод… — пробормотал я и двинулся вниз по берегу реки, скрываясь в зарослях камыша и боярышника.

Но девушка словно исчезла в глубине вод.

Недоумевая, в чем дело, я разделся под акациями, прыгнул в воду и храбро поплыл. У противоположного илистого берега я остановился, приложил руку ко рту и крикнул протяжно, обернувшись к лесу:!' — Эге-ге-е-ей!

Мне ответило эхо, усиленное водой:

— Э-эй!

Я крикнул еще раз, подождал. Снова мне ответило эхо. И чего это я здесь стою перекликаюсь? — сердито подумал я и поплыл вниз по течению, держась ближе к берегу. На песке у ракиты отпечатались свежие следы. А выше, на своеобразной террасе, лежал большой круглый камень, и на нем только что, видно, сидела девушка, вытирая ноги.

Уже ушла, зачем же ее ждать? — подумал я и, повернув назад, доплыл до того места, где стая птенцов отдыхала на гальке.

— А ну, скажите, — обратился я к ним, — кто сейчас был здесь? Кто была та девушка?

Только что взять с этих дурней птенцов, где уж им ответить! И, рассердившись на них^я нырнул, вытащил горсть песку и, кинув в самую их гущу, распугал их.

Между тем река потемнела. С севера на поле наползали тучи. Тучи ползли и из лесу. Когда они встретятся, подумал я, ударит гром. И я поднял голову, дожидаясь этой минуты.

— Эй, кто там, в воде! — раздался голос с берега. — Выходи, хватит плескаться, сеть будем закидывать! Разве не знаешь, что перед дождем рыба из воды выскакивает?

«Не знаю я», — хотелось мне ответить, но я промолчал и вышел на берег.

Одевшись, я двинулся к дому Андрея Доброджану. Я чувствовал необходимость повидаться с Лиликой, послушать ее рассказы о детских приключениях с пчелоедами, лебедями, ласточками! Я по ней соскучился.

Выйдя примерно через час от Андрея Доброджану, я столкнулся с Букуром, поджидавшим меня в конце улицы.

— У меня к тебе дело, — сказал он. — Пошли.

— С удовольствием, если это ненадолго. Я начал читать интересную книгу.

Букур привел меня к себе и отвязал лошадей.

— Садись на маленькую, она поспокойнее, и поехали.

Я сел на лошадь, даже не спросив, что у него за дело, и шагом поехал к белым акациям. В траве стрекотали кузнечики. На западе сквозь толщу туч проступили красные пятна— так из щелей растрескавшейся бочки изливается пурпурное вино. Кони спокойно несли нас на простор полей, они вытягивали шеи, на ходу срывая цветы кашки, и долго потном пережевывали их.

Шагом пересекли мы виноградники, а когда выехали на жнивье, Букур вынул хлыст и стегнул моего коня. Я поехал впереди, Букур — за мной, на расстоянии полуметра. Я ехал без седла и через некоторое время с непривычки попытался натянуть поводья, но Букур ударил мою лошадь между ногами по животу. Я рассердился и прикрикнул на него — мол, угомонись. Вместо ответа Букур снова замахнулся хлыстом, пытаясь ударить так, чтобы конь зашелся от боли. Он словно хотел отомстить за оскорбление и даже не слышал моих криков. На его заострившемся, почерневшем лице проступило какое-то странное, враждебное выражение, а сверкающие глаза впились в меня — казалось, он готов был меня избить.

Я вспомнил скачки в день моего приезда в Тихое Озеро и подумал: в этой сегодняшней погоне есть что-то бессмысленное! Пытаясь остановить галоп, я сполз к конской гриве и налег на нее грудью. Но не тут-то было.

Букур угадал мое намерение и принялся лупцевать мою лошадь по крупу. Временами он заставлял свою лошадь, более шуструю, идти ноздря в ноздрю с моей и тогда бил мою лошадь по морде тыльной стороной ладони, направляя ее куда хотел.

Я сопротивлялся, но чувствовал, что силы мои на исходе. Я уже не кричал, все мои помыслы были сосредоточены на одном: только бы не упасть. Чем дальше мы скакали, тем гуще становилась тьма. Вдруг молния разломилась в вышине, и дали содрогнулись в ее лиловом отблеске, а впереди встал гребень земли, уходящий далеко-далеко вправо и влево. То была насыпь бывшей железной дороги, перенесенной во время войны в другое место.

Букур продолжал гнать лошадей галопом к расселине в насыпи, и, когда между кукурузными полями мы проехали на другую сторону насыпи, он остановился, заставил коня погарцевать и спешился. В совершенном изнеможении я тоже спрыгнул на землю. Букур взял у меня поводья и отвел коней в укрытие — тополиную рощицу у стен заброшенной сторожки. Потом он вернулся ко мне, сел рядом на траву и сказал: