Властелин дождя

— А я его и позабыла. Я рассказала вам все это, чтобы вы знали, что злые люди тоже способны любить.

— Я никогда не считал вас злой, — запротестовал я.

Но не считали и симпатичной, как ту медсестру в поезде. Скажите, это с ней вы были на заводях в Брэиле? Красиво, наверное, сейчас на заводях.

— Не было у меня никакого свидания. Я все наврал. Я не собирался видеться с этой медсестрой, я даже не разыскивал ее.

— Так, значит, вы столько дней скитались по городу один-одинешенек? Как жаль!

Она встала и отряхнула с подола травинки. Печальная улыбка скользнула по ее губам и остановилась в черных, широко расставленных, как у японки, глазах.

— Послушайте, — продолжала она со смехом, — я тут несла всякую околесицу и упустила из виду самое главное. Сегодня в семь часов начинает работать радиотрансляционная сеть в Доме культуры. Партийная организация просила нас, учителей, составить программу местных передач на неделю. Букур и еще трое назначены в качестве редакторов последних известий, я делаю доклад об агротехнике. Тэмэрашу и учитель математики должны разучить с хором пионеров четыре песни, а вы напишите сатирическую статью. Здесь есть один парень, Дину Димаке, грубиян и пьяница. Протащите его. Ну как, согласны? Его бедная мать не знает, что с ним делать.

И четверть часа она рассказывала мне все, что знает про Димаке.

— Имейте в виду, — сказала она в заключение, — что вы значитесь в программе на сегодняшний вечер. Я не думала, что вы так задержитесь в Брэиле.

— Попробую, — ответил я, — Парень стоит того, чтоб его прославить.

— Если так, принимайтесь за дело. А я пойду посмотрю, какие подвиги совершили мои ученики, пока меня не было.

Она протянула мне руку. На мгновение я почувствовал в своей ладони ее ладонь — она была мягкая, теплая и будто беспомощная. Я наклонился и припал к ней.

На западе, у горизонта, луна вышла из тумана и казалась мордой теленка, пасущегося на небесных полях.

Поздно вечером, справившись с заметкой, я пошел вместе с Даном Тэмэрашу в клуб. У входа толкались люди, рассматривая техническую схему станции, которую электрик приколол двумя кнопками к стенду. Говорили громко, охрипшими, простуженными голосами, от одежды несло махоркой и травами, потому что многие спали в поле, на бахчах и винограднике не раздеваясь. Дневная дымка сменилась туманом. Густой и удушливый, он повис на акациях, и фонари на углу улицы не могли его рассеять. Можно было бы сказать, что именно отсюда отправилась в путь осень. Впрочем, это был лишь мгновенный приступ осени.

Лилика, Букур и Нуца уже ждали нас в клубе, но Тэмэрашу, который, кажется, мог бы заговорить и мертвого, схватил меня за руку, как раз когда я подошел к дверям, и потащил назад.

— Дорогой Чернат, подожди минутку — хочу познакомить тебя с заготовителем нашего кооператива. Надеюсь, тебе доставит удовольствие это знакомство.

И он подвел меня к крепкому парню с лицом, изъеденным оспой. Парень был в шерстяной расшитой безрукавке, грубошерстных штанах, засунутых в высокие носки, на которые были надеты галоши.

— Когда я приехал в Тихое Озеро — лет пять назад, — он был секретаремо народного совета, — пояснил Тэмэрашу. — Он просил меня тогда нарисовать в красках на листе жести политическую карту мира, которую намеревался вывесить на перекрестке. Я сделал ее, повесил, где полагалось, мы выпили в честь этого события по рюмочке, только на другой день на рассвете глядь — он опять ко мне. — Послушай, товарищ, — говорит, — подумай хорошенько, не забыл ли ты нанести на нее какую-нибудь страну народной демократии?» Я рассмеялся. Но он не шутил. «Посчитаем, — говорит, — по географической карте и посмотрим. И когда у тебя пройдет хмель, приходи разъясни мне, если сумеешь, почему на твоей карте криво написано — Болгария, которая является нашей, демократической страной?»

— Это правда, — признался парень улыбаясь, — тогда я маловато знал, вот сын бывшего нотариуса и подшутил надо мной, а я ему и поверил, потому что с малолетства все время при овцах боярина Вэрэску состоял и не пришлось мне переступить порог школы. Но я с лихвой отплатил ему, этой твари. Однажды ночью я застал его, когда он малевал мазутом крест на доске почета, где были записаны передовики по сдаче поставок государству, и тут уж я ему выдал по первое число.

В этот момент репродуктор, установленный над нашей головой, издал короткий хрип. Потом какой-то бас произнес раскатисто:

— Граждане и гражданки, добрый вечер!

Кто-то из толпы крестьян ответил ему — как на свадьбе— веселым гиканьем.

— Вот, дорогие товарищи, — продолжал тот же голос, и я узнал его, то был председатель кооператива, — вот и воплотилась наша мечта, у нас есть в каждом доме радио, и зимними вечерами мы не будем, как совы, без толку сидеть в темноте. В нашей комнате будет музыка, мы будем слушать доклады — все, что нам захочется. И отныне будем все здоровы. В заключение скажем все вместе: «Да здравствует Румынская рабочая партия! Она вывела нас из темноты»… После этого моего краткого слова прослушайте вальсы.