Властелин дождя

— Царица кавказская! — завопил Йова. — Вы скучаете? Лучшее лекарство от скуки — это путешествие. Только прикажите, и я поведу вас в Париж, город без сна, с кругами под глазами от двух тысяч лет недосыпания, больной циррозом Париж. Это цитадель жизни и вечного веселья, мы проведем вечер в «Фоли Бержер» — «folie» означает безумие, моя госпожа, «Фоли Бержер» — порождение ума, разгоряченного шампанским, сотня раздетых женщин прыгает на сцене, и вся Европа платит. Вы пойдете со мной в музей Гревен, пани королевна. Воск и еще раз воск. Вот шлюха Шарлотта Корде закалывает в ванне Марата; вот король Солнце: «Государство — это я!»; мерзавец Тьер; за портьерой госпожа герцогиня поправляет чулок — о, пардон! — но ведь она восковая. Воск и еще раз воск. Горы воска, чтобы он горел в церквах всего христианского мира, у католиков, православных и протестантов. Кроме того, мы увидим выступления фокусников. Самые большие ловкачи в мире, они то здесь, то там, настоящие жулики. Только в «семерку» там не играют, этого нет, это наше кровное, румынский патент. А какой в Париже луна-парк в Порт-Майо! Это Ривьера в миниатюре, волшебная Ривьера с каналами и лодками.

— Йо-ва! — угрожающе, по слогам сказал Раду Стериан.

— Оставь, пусть говорит, — успокоила его Майя. — Говорите дальше, дядя Иова.

— Стакан мне, Глие-проныра! — развязно потребовал Йова. — И закрой окна, дождь начинается… Пока мы едем по Румынии, можете спать, моя госпожа, здесь вы все знаете. Только возле Фэгэраша пробудитесь на минутку, вспомните, что мы проезжаем Поляну Нарциссов. О белые нарциссы, весны очарованье! Впрочем, в Швейцарии мы еще увидим нарциссы, моя госпожа, в Веве, у Женевского озера, не доезжая Лозанны. Жаль, что Венгрию мы проедем ночью. Из-за расписания «Паннонии-экспресс» мы сможем любоваться замками графов Эстерхази и принца Евгения Савойского только на фотографиях, развешанных в нашем купе. Зато в Вене в нашем распоряжении десять часов свободного времени. А может быть, даже останемся там на недельку. Стоит! Вена — родина вальса — та, та, та, там, та, там… Музыка «Концертного кафе» и Пратера. In Prater bl"uh'n wieder die B'aume — в Пратере вновь цветут деревья. Пратер всегда открыт, мы пойдем в Пратер. Reisenrad — огромное колесо, которое уносит тебя прямо в небо, и ты можешь видеть всю Вену. Желающих полно, но мы иностранцы, иностранцы хорошо платят, и нам находят два места напротив двух белокурых девчушек в хорошеньких шляпках и платьицах ярко-фиолетового цвета. Но вот мы покидаем Reisenrad, прелестные венки исчезают, а мы перебираемся в поезд с открытыми вагонами и поднимаемся на Монтань-Рюсс.

— Кончай, Йова! — вновь потребовал Раду Стериан.

На этот раз лицо его явно выражало желание схватить чистильщика за шиворот и пинком выбросить на улицу.

Но Йова, почувствовав в Майе защитницу, продолжал, нисколько не обращая на него внимания:

— Монтань-Рюсс, или русские горки, — это отвесные склоны, речки, виадуки, туннели, неожиданности на каждом шагу. Поднимаемся, спускаемся, возвращаемся вновь, сталкиваемся носами, скользим, валимся друг на друга, голова идет кругом, то вопим от страха, то хохочем. Это русские горки, аттракцион номер один Пратера. А есть еще Гринцинг, возле Вены, с кабачками среди виноградников. Туда мы пойдем вечером ужинать, там нам споют на ушко артисты, как, бывало, Пауль и Атила Хёрбигер, на венском диалекте, под аккомпанемент цитры. Гринцинг — жемчужина Вены, как Синая — жемчужина Карпат, а Бучум — жемчужина Ясс. А сейчас, дамы и господа, отправляется экспресс «Дунай-Восток»; наш маршрут: Филешть, Барбош, ЗагнаВэдень, Балдовинешть…

— Ну, это уже ерунда, — оборвал его прокурор, — что делать экспрессу в Филешти, Барбоше или Загна-Вэдени?

Йова страдальчески взглянул на него и втянул голову в плечи. Лицо его было похоже на кусок глины, забытый на солнце, такое же желтое и потрескавшееся.

— В таком случае, — сказал он, — Йова-неудачник откланивается. Будьте здоровы, живите прекрасно. А с тобой, Глие-проныра, с тобой мы еще встретимся на божьем суде, в Иерусалимской долине, у Оливковой горы. Узнаем друг друга по кольцу в носу.

— Таков уж этот Йова, — засмеялся Джордже. — Больше минуты не грустит.

— Кто он такой? — удивленно спросила Майя.

— Йова? Он же сам сказал — неудачник.

— Наверное, много поездил по свету.

— Да нигде он не был.

— Не может быть.

— Он тебе расскажет о каждой железнодорожной станции от Рима до Парижа, но сам нигде не был.

— Насчет Рима и Парижа не знаю, но в Вене точно был. Ведь только что мы в самом деле гуляли по Вене. Правда мы были в Вене, Джордже? — Она ласково взяла его руку.

— Были, — весело согласился Джордже.

Раду Стериан знаком попросил официанта повторить заказ.

— За ваше здоровье, — сказал он. — Terzo incomodo[5] пьет за ваше здоровье.

Джордже высвободил руку и посмотрел на него в упор.

— Дурак ты.

Раду втянул вино сквозь зубы, как лошадь, которую привели на водопой от пустой кормушки. Оттопыренный мизинец руки, которой он держал стакан, заметно дрожал. На лбу, возле самых волос, появились бисеринки пота. На шее заходил кадык.