Властелин дождя

Так знай, — продолжал я. — Я доставлю тебе это удовольствие. Через некоторое время ты меня здесь не увидишь.

— Никто не заплачет. Ты надо мной насмехался, а здесь все знают, что мой дед спас село от гибели. Это правда, так записано и в старых книгах, что лежат у священника[3]. Вот как. А теперь можешь дальше дрыхнуть, я только это хотел сказать! — И, повернувшись на каблуках, он вышел, забыв попрощаться (впрочем, он и не поздоровался).

Но я не мог уже сомкнуть глаз. Одевшись, я вышел на улицу. Туман, с вечера обволакивавший село, стек на землю. Будто его и не было. Хризантемы и кусты смородины отяжелели от росы. На востоке над пастбищем небо засветилось первыми лучами солнца. В траве билась перепелка, а из соседского сарая доносилось тявканье голодной собаки.

Я зажег сигарету и, влекомый утренним маревом, отправился через поле куда глаза глядят. Вдалеке в ложбине маячила крыша вокзала. Лысый холм с распятьем на вершине нес печальную стражу у дороги. От западного его подножия начиналась роща акаций. Молочный пар поднимался от влажной земли на целую сажень, разрезая молодые гибкие деревца пополам: верхушки, отягченные вороньими гнездами, плавали каким-то чудом в пространстве сами по себе, а обрезанные стволы уходили вглубь, подобно рядам кольев, поддерживающих виноградные лозы, покрытые толстым слоем инея. Так прошел я без цели не один километр и наконец оказался у пруда. Оттуда, перекинувшись словом со сторожем, сгорбленным старикашкой с раздвоенной, как у зайца, губой, я вернулся в школу и встретил там Лилику. Она пришла, чтобы отпереть классы женщинам, которые должны были мыть полы.

— Доброе утро! — поздоровалась она весело. — Я слышала, что вас ни свет ни заря посетил Димаке.

— Да, — сказал я нехотя. — Он был здесь.

— И это вас огорчает? — Она испытующе глянула на меня. — Не надо обращать на него внимания. Мало ли что человек мелет, когда сердится. Давайте посидим, побеседуем в садике. Тэмэрашу сказал, что вы рассердились и повторили ему, что уедете из Тихого Озера. Этого тоже не надо делать. Вы останетесь здесь и будете говорить о нем по радио и другое, потому что от природы он парень неплохой. Маленьким мальчишкой он не скрутил шею ни одному воробью, ни одной ласточке. Вороньи гнезда, правда, он разорял, но от вороны, говорил он, только один вред, так ей и надо. Мы были с ним большими друзьями. Облазили вместе все дырки на речном склоне до самого устья — искали ласточкины гнезда. Он учил меня собирать грибы — он их все знает: какой хороший, какой плохой. Мы были закадычными друзьями. Однажды зимой — давно это было — мы узнали, что у нас в заводи остались лебеди и что ночью, когда вьюга, они плывут туда, где поглубже, и до утра бьют крыльями, чтобы вода вокруг них не замерзла. Нам стало жаль бедных птиц, мы собрали ребят, набили им карманы камнями и отправились на реку: пока были силы, мы бросали камни в воду подальше от берегов, чтобы разбить лед и дать простор лебедям.

Там действительно были лебеди? — спросил я удивленно.

— Не знаю, — сказала Лилика. — Я их не видела. Но Димаке клялся, что там целые стаи. Если хотите, можем зимой обследовать нашу заводь. Вот так-то. А теперь у меня к вам просьба: почитайте что-нибудь сегодня вечером нашим женщинам. Я веду кружок чтения, это будет им сюрприз.

В тот же день в красном уголке, украшенном коврами, я читал пятнадцати женщинам рассказ о цыганке, потерявшей мужа на войне.

Лилика тоже пришла послушать.

— Такая молодая и такая несчастная, — пожалела мою героиню какая-то женщина, — искалечила ей жизнь война. Чтоб ему было пусто — тому, кто войну придумал.

От этих слов мои нервы, напряженные во время чтения до предела, вдруг расслабились, и я успокоился. Эта первая встреча с читателями принесла мне умиротворение, я словно выздоровел от тяжкой болезни. Тишина комнаты, этот августовский вечер, такой ясный и прозрачный, доставили мне необыкновенную радость.

Я поблагодарил женщин и попрощался с ними. И в этот момент обнаружил, что Лилики Доброджану в комнате уже нет. А мне хотелось знать ее мнение о рассказе. Не встретилась она мне ни во дворе, ни на дороге. И все же она непременно где-то поблизости, сказал я себе, далеко она не могла уйти. И тут из-за угла появился какой-то человек, он шел, вздымая ногами пыль; я остановил его и спросил, не попадалась ли ему Лилика.

— Мне кажется, я видел, что она пошла к полю, — ответил он. — Во всяком случае, я видел женщину, которая шла мимо табачного поля к гумну. Какое платье было на госпоже Лилике? Та была в белом.

Она! — подумал я и повернул налево, в проулок, ноги мягко ступали по соломе, истолченной конскими копытами. Но поле, сколько хватал глаз — от околицы до самой полосы кукурузы, — было пустынно. Я стал спускаться к реке и остановился на берегу под тополем отдохнуть. Дул ветерок, и листья тополя плакали, шептались, звенели, как колокольчики, повешенные на ветвях. Время от времени из камышей вспархивали и поднимались ввысь дикие утки. Кто-то вспугивал их, и они отправлялись к более спокойным водоемам.