Властелин Хаоса

Они ушли, а Мэт внимательно оглядел палатку. Ветерок шевелил длинные прорези в стенках. Он вздохнул и уж совсем было решил вернуться к своему оставленному в кустах одеялу, но призадумался, вспомнив о шорохе, заслышав который он насторожился и заметил айильцев. Что это было? Айильцы двигаются бесшумно, как тени, их шагов он бы нипочем не услышал. Так что же это было?

Опираясь на копье, он обошел вокруг палатки, хотя понятия не имел, что, собственно, ищет. Мягкие айильские сапожки не оставили на твердой земле следов, какие он сумел бы разглядеть в свете фонаря. Две веревки, которыми палатка крепилась к колышкам, были перерезаны и обвисли, но… Поставив фонарь на землю, Мэт ощупал веревки и припомнил тот звук. Да, пожалуй, если перерезать туго натянутую веревку, послышится нечто подобное. Но зачем понадобилось резать веревки, ведь попасть внутрь можно было и без этого? Да и разрезаны они под каким-то странным углом… Подняв фонарь, он огляделся и увидел, что у росшего рядом куста, словно бритвой, срезано несколько веток с маленькими листочками. Под тем же углом. И срез ровный-ровный.

У Мэта волосы встали дыбом. Он понял: здесь было создано одно из тех отверстий в воздухе, которые нынче навострился делать Ранд. То, что айильцы пытались убить Мэта, и само по себе скверно, но если их послал кто-то, умеющий создавать эти проклятые… врата – так их называет Ранд, врата или проходы. О Свет, если посреди лагеря нельзя чувствовать себя в безопасности, то куда же ему тогда прятаться от Отрекшихся? Можно, конечно, окружить палатку сторожевыми кострами и выставить возле нее часовых, назвав их почетным караулом, но кто поручится, что в следующий раз вместо горстки айильцев сюда не нагрянет сотня троллоков? Или тысяча? Достаточно ли Мэт важная персона, чтобы тратить на него такие усилия? А вдруг кто-то решит, будто он настолько важен, что за ним можно послать и Отрекшегося? Кровь и пепел! Он ведь никого не просил делать его та’вереном и впутывать в треклятые дела Возрожденного Дракона!

– Да пропади все пропадом! – вырвалось у Мэта.

Заслышав легкий шорох шагов, он мгновенно развернулся, выставив копье, – и едва успел отдернуть острие. Испуганно вскрикнув, Олвер повалился навзничь и расширенными от ужаса глазами уставился на наконечник.

– Что ты здесь делаешь, во имя Бездны Рока? – рявкнул Мэт.

– Я… я… – Мальчик никак не мог отдышаться. – Я слышал, лорд Мэт, будто айильцы хотели убить вас во сне. Целых полсотни айильцев, но вы проснулись и всех их перебили. Вот я и решил узнать, все ли у вас в порядке, и потом… Лорд Эдорион купил мне башмаки. Видите? – Он поднял обутую ногу.

Бормоча ругательства, Мэт рывком поставил Олвера на ноги.

– Я не о том. Почему ты здесь, а не в Мироуне? Разве Эдорион не нашел женщину, чтобы она присмотрела за тобой?

– Нашел, да только ей нужны были денежки лорда Эдориона, а не я. У нее своих шестеро. А здесь мне хорошо. Мастер Бурдин кормит меня до отвала, а за это всего-то и требует, чтобы я ухаживал за лошадьми. Поил их, чистил да задавал им корму. Мне это нравится, лорд Мэт. Плохо только, что он не разрешает мне ездить верхом.

Позади кто-то прочистил горло.

– Меня послал лорд Талманес, милорд. – Даже по кайриэнским меркам Нерим, сухопарый, седовласый малый с узким, вечно унылым лицом, был мелковат. – Пусть милорд простит меня, но, боюсь, эти пятна уже не сойдут с белья милорда, однако, если милорд позволит, я его малость подлатаю. – Под мышкой кайриэнец держал коробочку со швейными принадлежностями. – Эй, малец, – распорядился он, приметив парнишку, – принеси-ка воды. И без прекословий! Воды для милорда, да побыстрее. – Нерим ухитрился одновременно и поднять фонарь, и отвесить поклон. – Не соблаговолит ли милорд войти в палатку? Ночной воздух не слишком полезен для ран.

Быстренько уложив Мэта рядом с его постелью: «Ведь не захочет же милорд пачкать свое одеяло», – Нерим принялся смывать запекшуюся кровь, а потом и зашивать порезы. Процедура была не из приятных, но в присутствии Олвера Мэту оставалось лишь стиснуть зубы и терпеть.

Пытаясь отвлечься и забыть про иглу Нерима, Мэт указал на висевшую у Олвера на плече поношенную холщовую торбу и, тяжело дыша, спросил:

– Что у тебя там?

Олвер прижал торбу к груди. Красивее мальчонка, конечно, не стал, но выглядел куда аккуратнее, чем прежде, и одежонка вроде бы справная, из доброй шерсти, и башмаки крепкие.