Властелин Колец

Бродяжник ли их так вёл, или ещё почему-нибудь, но за весь день им не удалось встретить или заметить ни одной живой души: ни двуногой, кроме птиц, ни четвероногой, за исключением одной лисы и пары белок. Заночевали в лесу, а утром тихо-мирно направились прямиком на восток. На третий день после Бри Старолесье осталось позади. С тех пор, как они свернули с Тракта, местность неуклонно снижалась, пока не перешла в плоскую, труднопроходимую на вид равнину. Пригорянские угодья и все тропы остались позади, путники вплотную приблизились к Комариным Топям.

Под ногами чавкало, следы наполнялись мутной водой, то слева, то справа поблёскивали лужи; из осоки и камышей выпархивали мелкие птахи. Сначала хоббиты шли бодро и уверенно, потом стали прыгать, оскользаясь, с кочки на кочку. Через эти предательские места даже следопыты толкового пути не знали: как повезёт. На них напустилась мошкара: она гудела над головой, заползала в волосы, забиралась в рукава, в штанины — и впивалась, кусала, жалила.

— Да эдак меня просто съедят! — не выдержал Пин. — Это уж не Топи Комариные, а какой-то комариный рассадник!

— А ежели, скажем, хоббита поблизости нет, то из кого же они, гады, кровь пьют? — полюбопытствовал Сэм, ожесточённо хлопая себя по шее.

На редкость мерзостный выдался денёк в этой непривлекательной глуши. И ночлег был холодный, сырой, неудобный, да ещё писклявые кровопийцы глаз не давали сомкнуть. Камыш и осока кишили стрекочущей тварью: какой-то дрянною роднёю сверчка. Всю ночь уши терзало тарахтенье: "Крровочки! Крровочки! Крровочки!" Под утро хоббиты просто ошалели.

Не многим лучше был и четвёртый день; немногим легче четвёртая ночь. Кровопросцы, как их обозвал Сэм, не стрекотали, но мошкара по-прежнему колыхалась над путниками ненасытно звенящим облаком.

Когда Фродо ложился, донельзя усталый и почти без надежды уснуть, ему вдруг померещились какие-то зарницы на востоке: небо вспыхивало и гасло. А до рассвета оставалось ещё несколько часов.

— Что это за свет? — спросил он у Бродяжника, который поднялся и напряжённо всматривался в ночь.

— Не знаю, — ответил тот. — Слишком далеко, не понять. Похоже на молнию, бьющую с вершины холма.

Фродо снова лёг, но долго ещё видел белые вспышки и на их фоне высокую, тёмную фигуру Бродяжника, стоявшего безмолвно и неподвижно. Наконец его сморил тяжёлый сон.

На пятый день они оставили за собой топкую трясину и заросли камыша. Местность неуклонно повышалась. На востоке замаячила линия холмов. Правый, самый высокий, стоял поотдаль от прочих. Его коническая макушка на вершине была словно срезана.

— Это Заверть, — сказал Бродяжник. — Древний Тракт, который остался далеко вправо от нас, огибает её с юга почти у самого подножья. Завтра к полудню доберёмся туда, если пойдём напрямик. Полагаю, так будет лучше всего.

— То есть? — спросил Фродо.

— Да вот не знаю пока, что нас там ждёт. Гора совсем рядом с Трактом.

— Мы же надеялись встретиться там с Гэндальфом, разве нет?

— Такая возможность есть, но надежды на неё мало. Если он даже пойдёт этим путём, то вовсе необязательно через Бри, а стало быть, о нас не узнает. В один и тот же час мы туда вряд ли попадём, а не попадём — непременно разминемся: ни ему нас, ни нам его долго ждать нельзя. Если Всадники не засекли нас в глуши, то обязательно сами пойдут к Заверти. Оттуда открывается хороший обзор. В этих местах водится масса зверья и птиц, которые вполне могут видеть нас с вершины даже сейчас, пока мы стоим здесь. Не всем птицам можно доверять, а тут найдутся шпионы и похуже.

Хоббиты встревожено поглядели на дальние холмы, а Сэм окинул взглядом бледное небо, словно ожидая увидеть кружащего над ними орла или коршуна с яркими, не сулящими ничего доброго глазами.

— Умеешь ты обнадёжить, Бродяжник! — покачав головой, пробормотал он.

— Так что будем делать? — спросил Фродо.

— Полагаю, — медленно, словно ещё колеблясь, проговорил Бродяжник, — полагаю, лучше всего будет пойти отсюда прямиком на восток: не сразу к Заверти, а к холмам. Есть у их подножья одна укромная тропка, которая приведёт нас к Заверти с севера. А там, чему быть, того не миновать.

Они шли весь день напролёт, пока не сгустились холодные сумерки. Под ногами, однако, стало немного суше. Позади, над Топями, сгущался туман. Круглое красное солнце, провожаемое меланхоличными криками и редким посвистом птиц, утонуло в туче на горизонте, и настала мёртвая тишина. Хоббиты с тоской припомнили, как весело сверкают в мягком закатном свете окошки Исторбинки.

Под вечер они достигли реки, которая текла с холмов и терялась в вонючих Топях, и, пока позволял свет, шли вдоль её берега. Остановились только в темноте, разбив лагерь в чахлом ольшанике. Впереди маячила на фоне тусклого неба чёрная голая гряда холмов. В эту ночь они караулили посменно — а Бродяжник, похоже, и вовсе не спал. Луна росла, так что всё было залито холодным серым светом.