Властелин огня

Летом, в каникулы, я тоже помогал на огороде. И отец брался по выходным за лопату либо за молоток — картошку окучить, сарай подремонтировать или еще что сделать.

Вот так и живем.

А в тот вечер мы с отцом и с дядей Колей Мезецким вы шли на улицу и даже поежились. Мороз был ядреный, звезды крупные и будто пронзают холодом. Совсем забирает после жаркого мартеновского цеха, хотя одеты мы были тепло. Бабушка наша всю шерсть собирает, и козью, и с нашего пса. Он на ньюфаундленда смахивает, но явно не чистых кровей, а шерсть у него темная, густая и длинная. Кличка — Лохмач, она сразу придумалась. Бабушка шерсть с него мешками набирает. Потом она сама эту шерсть прядет, и козью тоже, и вяжет нам всем носки, варежки, свитера, шарфы — такие теплые — не передать! И хотя такая одежка толстая и немного колючая, но должен сказать, вполне красивая и даже стильная.

Я все это рассказываю к тому, что в шерсти домашней вязки замерзнуть сложно, но мы в тот вечер все равно почувствовали себя зябко, и было такое ощущение, что мороз еще усиливается.

Вышли мы не в лучшем настроении. Первые проверки уже показали, что и сталь, отлитая нынешней сменой, скорее всего, опять окажется не такой, какой ей следует быть. Но отец, помня о дне моего рождения и о том, что сегодня ничего от него зависящего больше сделать нельзя, постарался отрешиться от всех рабочих проблем. Во всяком случае внешне.

— Настоящий крещенский мороз приближается! — заметил он.

До Крещенья было два дня. Так уж угораздило меня родиться…

— Угу, — согласился Мезецкий, глядя на звезды. — Раньше в эти дни девки гадали. А в крещенский сочельник много чего происходит, так испокон веку повелось.

— Вот бы нам в крещенский сочельник хоть немного деньжат подкинули, это всем чудесам вышло бы чудо! — невесело усмехнулся отец. — Ребята о забастовке толкуют. Ты сам-то что думаешь?

Мезецкий пожал плечами.

— Кого мы нашей забастовкой напугаем?

— Может, кого и напугаем, — сказал отец. — Во всяком случае говорят, если пойдет шум и приедут корреспонденты, то, может, что-то и сдвинется. А еще, говорят, надо создавать пикеты, вроде заградительных отрядов, на случай, если суд выдаст бумагу на арест комбината или на назначение управляющего и явятся судебные приставы с милицией…

— Не знаю, к чему это может привести, кроме крови и новых бед, — сказал Мезецкий. — Сталь нам надо выдать, сталь. Если докажем, что способны поставить военным эту новую чудо-сталь, то никто комбинат не позволит обидеть. И военные ведомства, и правительство сами позаботятся, чтобы все наши проблемы остались в прошлом. А если провалимся, то на нас рукой махнут и позволят похоронить за милую душу. Ума не приложу, где у нас происходит осечка.

— Тебе-то зачем голову ломать? — сказал отец. — Пусть дипломированные специалисты ломают головы, на то они и есть. — специалисты иногда не видят, — задумчиво отозвался дядя Коля. — Металл, он как живое существо, с ним одними формулами не обойдешься, его иногда и почувствовать надо…

— Удивляюсь я тебе, Николай, — сказал отец. — Сталевар ты замечательный, и металл чувствуешь как никто, спорить не буду. Сколько раз твоя интуиция нас выручала. Но вот что умничаешь ты больно много, это тоже факт. Знаешь, что ждет тот кувшин, который повадился по воду ходить? Там ему и битым быть, так-то.

Но дядя Коля его не слушал — он глядел на что-то, привлек шее его внимание.

— Ты чего? — начал было отец, но потом и он, и я поглядели в ту же сторону, куда смотрел дядя Коля.

У третьего по счету от нас фонаря на слабо искрящемся снегу сидел огромный черный ворон. Черен он был настолько, будто кто-то взял да и отправил на землю кусочек космической тьмы. В то же время эта чернота была густой до того, что казалась радужной. Словно она играла всеми красками. Бывает такое — может, вы замечали.

— Красивая птица, — с промелькнувшим в голосе уважением заметил отец.

— Не просто красивая, — сказал дядя Коля. — Ты на отлив его перышек погляди, на отлив… Отлив, вот именно! — он хлопнул себя по лбу. — Вот что, вы идите, а мне надо вернуться в цех. Я чуть попозже вас догоню!

И он заспешил назад.

— Чудак… — сказал отец и положил руку мне на плечо. — Ладно, пойдем.

Я поглядел туда, где сидел ворон, но птицы уже не было: она улетела, пока мы отвлеклись на дядю Колю.

И мы отправились домой.

— Николай, он и правда талант, — задумчиво говорил отец, пока мы шли. — Мощный талант. Может, равных ему сейчас и нет. С металлом на «ты», будто знает волшебное слово. Но есть у русских талантов такая беда: любят соваться, куда не следует. Так, похоже, весь наш народ устроен. Хотя, может, этот особый отлив у оперения ворона и подсказал ему, чего не хватает нашей нынешней плавке. Мне тоже этот отлив напомнил какой-то сорт стали… Вот только не соображу, какой.