Властелин пустоты

Все три порошка он смешал в горшке из сухой тыквы, отмеряя дозы деревянным стаканчиком, и неторопливо, чтобы каждый мог уследить за его действиями, засыпал в колоду. Туда же с помощью толстой палки туго забил тряпье, в котором Леон узнал свой старый хитон, за хитоном последовали десятка три окатышей и еще один ком тряпья, на сей раз чужого. В толпе зрителей переглядывались: если старик еще не тронулся умом, то вот-вот это сделает, и не сходить ли кому за толковым знахарем, пока не поздно?.. В стороне от колоды неизвестно для чего жгли небольшой костерок.

Как удавалось Умнейшему уединяться среди толпы – Леон понять не мог. Ничего не скажет, вроде бы даже не поглядит искоса, просто чуть шевельнет бровью, и готово – за десять шагов вокруг никого, кроме того, с кем старику надо поговорить с глазу на глаз, а почему так получается – никто не поймет, а большинство и не задумается.

На этот раз старику понадобился Леон. Опять.

– Скажи, – не очень уверенно начал Умнейший, – ты смог бы попасть в кружок летящей мишени? Иными словами, повторить то, что сделал в деревне. Смог бы?

– Не знаю, – ответил Леон. – Не уверен. А зачем это?

Вопрос пропал впустую.

– Раз не уверен, не будем и пробовать. Ты у нас великий стрелок, им и оставайся. Кстати, как твои мальчишки?

– Троим есть смысл совершенствоваться дальше, двое под вопросом.

Умнейший крякнул.

– Кто о чем… Тебя они слушаются?

– Как собачонки, – хмыкнул Леон. – Вчера Фаон надерзил Хранительнице, а я его отчитал прилюдно, так он полдня прощение выпрашивал, по пятам ходил…

– За Хранительницей?

– За мной.

Старик снова крякнул. Куда-то он гнет, с беспокойством подумал Леон, а куда – как всегда, не понять. Умнейший.

– И он был счастлив, когда ты его простил?

– Да, кажется.

– Когда кажется, проспись, и перестанет казаться. Мне надо знать точно: Тирсис – и остальные – сделают то, что ты прикажешь?

– Наверно. Почему бы нет?

– Даже если это будет против обычаев?

– Даже… Да не знаю я!

– Сегодня придется узнать. Прикажи им собраться ночью перед восходом Энны так, чтобы ни одна живая душа в Городе об этом не проведала. Духовые трубки взять с собой. И сам помалкивай – дело нам предстоит нешуточное. Ты меня понял?

– Нет.

– И не надо пока. Кто из них самый бестолковый – Батт?

Оказывается, старик примечал все, что надо.

– Батт, – кивнул Леон.

– А позови-ка его сюда.

Тот же серый порошок, который забили в колоду, завалив сверху камешками, теперь осторожно сыпали в узкую дырку, неизвестно для какого баловства проверченную сверху в комле колоды. Шагах в пятидесяти воткнули в землю шест с прикрепленной к верхнему концу мишенью из листа кровельного дерева. Удалось расслышать, как Умнейший втолковывает нескладному подростку что-то об оказываемом доверии, и разглядеть, как горят глаза взволнованного Батта. Смех, да и только.

Стрелки давно уже опустили духовые трубки. Какая уж тут стрельба, когда Умнейший чудит. Получится что – хорошо, а не получится – все равно будет о чем на старости рассказать внукам.

– Отойти всем! – гаркнул Умнейший на все стрельбище так, что многие вздрогнули: старик-старик, а голосина – ого! – От пушки – подальше! Кто там позади мишени торчит? Жить наскучило? В сторону! Дальше! Еще дальше!..

Толпа попятилась. Умнейший тоже отошел от колоды шагов на двадцать и зачем-то прилег.

– Приготовиться… Огонь!

Сияющий Батт, лопоухая голова которого сидела на тонкой шее, как лист дерева на черенке, гордый тем, что на глазах доброй половины Города делает что-то важное, пусть и непонятное, поднес к комлю колоды горящий уголек в расщепе длинной палки…

Тут и выяснилось, что Умнейший умудрен не одним голым умом, но и тайным Знанием, неведомым даже Хранительницам, – а впрочем, никто в точности не знает, что ведают Хранительницы, а чего не ведают.

Ахнуло.

Словно вернулся гром, далеко опередив период дождей, словно нежданно рухнуло в лесу исполинское дерево – грохот сотряс воздух над стрельбищем, туго ударило в уши. Взбесившейся кошкой провизжала каменная картечь – с деревьев на опушке посыпались сбитые ветки. Мишень истерзало в клочья. Адская колода рявкнула, выплюнув из жерла гейзер огня, отпрыгнула назад и заволоклась смрадным дымом. В ящике стронулись, загрохотали камни.

Леон закричал, как все. И так же, как все, тряс головой, выбивая из уха воздушную пробку. Заголосили женщины, заревели дети. Оглушенный Батт как сел на землю, так и сидел, и видно было: хочет зареветь, да не решается. Мелькая пятками в стремительном бегстве, дурно вопила Хлоя, не вовремя явившаяся на поляну разобраться с муженьком – почему при нем бьют пасынков, а он и ухом не ведет… Кое-кто из зрителей кинулся было наутек вслед за ней, но, уверившись, что колода снова ведет себя мирно, рискнул вернуться. То, что осталось от мишени, уносило ленивым ветерком. Стрелки с испугом и восхищением провожали глазами парящие в небе обрывки.

Умнейший уже был возле колоды. Возле пушки, поправил себя Леон. Узловатыми пальцами старик ощупывал дерево, не пропуская ни одной пяди, разглядывал так и этак. Не найдя повреждений, довольно хмыкнул.