Властелин рек

И сам князь Владимир Андреевич с семьей тоже был записан здесь, в той грамоте, что читал государь, и когда Иоанн увидел его имя в этих бесконечных списках, что-то кольнуло внутри, ожгло огнем, словно потревожена была старая огрубевшая рана.

«Из Пскова Печёрского монастыря игумен Корнилий и старец Васьян Муромцев, Борис Хвостов, Третьяк Свиязев, инок Дорофей Курцев…»

Отложив оконченную грамоту, Иоанн взял следующую, и вновь тени, бесконечные тени словно вырвались из небытия и заполняли собою всю горницу…

«Алексей Басманов, Захар и Иван Плещеевы, Полуехт Михайлович Тёщин, Михаил Дмитриев, Рюма Мелентьев, Иван Ржевский, подьячий Семён Фефилов, подьячий Василий Воронин…»

— Из-за вас отдал душу на поругание. Мне отвечать за грехи ваши, — бормотал Иоанн. — Вечное поминовение уготовил я вам. И вы молите Бога обо мне. Пусть он сам нас рассудит…

Конечно, восстановить имена всех погибших в годы опричнины было невозможно, Иоанн и сам знал об этом. Потому синодик окончился краткой фразой, которая и должна была привлечь к поминовению и души тех, кто не оказался в этих списках:

«Ты, Господи, сам ведаешь их имена…»

ГЛАВА 13

Пермь. Владения Строгановых.

Вонь, почуяв запах гари, заупрямился, отступил, замотал головой, но Семен Аникеевич Строганов ткнул его под бока каблуками своих высоких тимовых сапог, и конь, повинуясь, двинулся дальше.

Русская деревушка, строенная на холмистом берегу реки Яйвы, была сожжена дотла. На черном, усыпанном пеплом и сажей, снегу тут и там виднелись куски сгоревших срубов, остовы обугленных печей. Припорошенные снегом трупы так же лежали всюду, недвижные, вмерзшие в снег, словно камни.

Семен Аникеевич Строганов остановил коня, обернулся. В длинной бобровой шубе, дородный, он богатырем возвышался в седле среди этой мертвой пустоши. Позади него стояли его конные боевые холопы, слуги. Из-за их спин выехал еще один богато одетый всадник, молодой, поджарый. Это был сыновей Семена Аникеевича, Максим Яковлевич Строганов. Оба мрачно озирались, перебирая в руках поводья.

— Говоришь, еще деревни пожгли? — упавшим голосом проговорил Семен Аникеевич, шумно сглотнув — от едкого запаха, что еще не выветрился отсюда, сохло в горле.

— Еще на реке Обве, Косьве, Чусовой. Все пожгли, — гнусаво отвечал Максим Яковлевич. Это были его владения.

Гневом и негодованием возгорелись очи Семена Аникеевича. Все сложнее противостоять восставшим племенам, это уже не просто бунт. Это война, в которой даже им, могущественным Строгановым, не выстоять без государевой военной помощи. Неужели суждено погибнуть созданному отцом богатству?

Едва вытоптанная тропа тянулась сквозь густой зимний лес. Многовековые ели и сосны, широко раскинув ветви, стояли по сторонам. В тишине, слишком глухой и даже немного пугающей, слышалось глубокое дыхание зимнего леса. Миновав его, отряд, ведомый Строгановыми, вышел к берегу реки Камы, все еще скованной льдом. Ослепляюще-белая пустошь широко раскинулась перед ними, и взревел угрожающе ветер, словно сама река не желала, дабы всадники вступали на ее лед. Но они ступили.

Темнело. Семен Аникеевич, щурясь от ветра, из-под рукавицы глядел вдаль, где за бесконечной снежной пеленой тянулась темная полоска противоположного берега. На том берегу стоит основанная покойным Григорием Аникеевичем, братом Семена, крепость Орел-городок…