Властелин рек

…Когда казаки во главе с самим Паном кинулись на приступ, город сдался быстро. Оказалось, вождь Нимньюян со всей своей семьей сбежал в тайгу еще минувшей ночью, и оставленный им городок не стал драться насмерть. Вновь туземцы целовали саблю Никиты Пана на верность русскому государю, не ведая, что до того атаман желал истребить половину города, и только Асташка сумел остановить его, пригрозив Пану, что Ермак не простит ему такого своевольства.

Обложив данью покоренный городок, Пан собрал ясак и снова отправлял трех казаков с добычей в Искер. И даже сейчас, видя, как Архип, осунувшийся от изнеможения, с землистым лицом, стоял, опершись на пищаль, Пан не позволил ему уйти. Не дав отряду и ночи отдыха, он повел казаков дальше.

Ночью холод проникал под волглую от пота и сырости одежду. Отогреваясь у костров, вслушиваясь в каждый шорох, казаки урывками спали. Усеянное россыпью ярко сияющих звезд небо пожирали черные тучи, очертания коих походили то на диких зверей, то на вездесущих туземцев, крадущихся из-под деревьев.

Распутица не дала казакам продолжить путь. Порешили ждать, когда Иртыш избавится ото льда, дабы можно было на стругах отправиться дальше. Начали забивать и есть коней, дабы истощенные тела восполнились силами. Но и кони отощали так, что ими едва можно было насытиться.

Днем мастерили струги — в округе валили деревья, несмолкаемо стучали топоры. Поваленные бревна обтесывали, выдалбливали топорами середину, сооружая колоду. Другие мастерили доски, коими надобно было обшивать колоды. Архип тоже поначалу принимал участие в работах, с трудом пересиливая недуг, но однажды, взмахнув топором, он завалился с ним на спину. Тут же подбежали мужики, отнесли его в лагерь, из награбленных мехов и попон сделали лежак, укрыли его. Но ухаживать особо за Архипом было некому, лишь изредка ему приносили поесть.

Архип уже толком не приходил в себя, все казалось ему, что стоит он в бескрайней пустоте, один, и пустоте этой не видно было конца и края. И он все брел куда-то, влача за собой тяжелую, ненужную уже пищаль, и, как наваждение, являлись к нему те, кого он знал когда-то, но держались они все в стороне от него, и Архип безмолвно глядел на них, не окликая, не радуясь встрече после долгой разлуки. Словно осознавал, что он еще не с ними…

Он слышал колыбельную матери, лицо коей успел позабыть, видел широкоплечего сутулого отца с клокастой темной бородой, видел светлую, чистую, как родник, сестру. Воспоминания о ней, истерзанной, изнасилованной тогда еще юным государем у Архипа на глазах, были всегда страшны для него. Но сейчас Архип не ощущал былой боли, от коей бежал всю свою жизнь…

Видел стоящего у наковальни Кузьму, угрюмо сидящего у костра Добрыню, плотника Илью и сына его Семена что как будто тоже мастерили казацкий струг. Они все появлялись у Архипа на пути, и он шел мимо них, разглядывая с привычным безразличием странника…

— Эй! Поешь, отец! — слышит он и, находясь в полузабытьи, послушно открывает рот, куда ему вливают горячее вязкое варево…

Однажды Архип увидел Белянку. Она стояла с дочерью Людмилой и младенцем-сыном на руках, коего они потеряли в Новгороде во время морового поветрия. Белянка криво усмехнулась Архипу, и он встал, не сумев пройти мимо. Вот кого он искал в этой страшной пустоте! Вот! С оглушительным грохотом упала из его рук пищаль.

— Ты, никак, умирать собрался? — криво усмехнувшись, вопросила Белянка с привычной для нее деловитостью. Она отдала агукающего младенца стоявшей позади нее Людмиле и сама начала медленно приближаться к Архипу. Остолбенев, не решаясь протянуть к ней руки, дабы не спугнуть видение, Архип стоял, чуя, как к горлу подступает ком. Белянка останавливается от него в полушаге, искоса глядит на него, улыбаясь.

— От себя не уйдешь — молвила она, поправляя плат на голове. — Почто на край земли бежать? Пустое!

— Не могу я без тебя больше. Места себе не нахожу, — с болью признался Архип, словно оправдываясь перед супругой.

И даже сейчас она морщила лоб так, как делала всегда, когда отчитывала своего мужа. Архип почувствовал, что сейчас зарыдает, но не мог этого сделать — грудь и горло словно перехватило узлом.

— Ну чего ты, — вновь улыбнулась снисходительно Белянка. — Чего ты? С тобой мы. Всегда с тобой. Ведай это. И вставай. Лед сошел.

— Я так устал, — сипло прошептал Архип, шаря руками по груди, не находя себе места.

— Вставай! — требовательно повторила Белянка. — Лед сошел! Вставай!

Архип открыл глаза. Его тряс за плечо рыжебородый плешивый казак.

— Вставай! Лед сошел! Выдвигаемся!

Шатаясь, Архип взошел на судно, весь похудевший, с глубокими залысинами, обросший седой клокастой бородой. Тусклые глаза его в черных кругах с безразличием взирали перед собой.

— Глянь-ка. Выжил старик! Едва ли не месяц лежал в забытьи, думали, помрет.

— Атаман огорчился, уж очень хочет, видать, его погубить, — шептались меж собой казаки, оглядывая восставший полутруп.