Властелин рек

Ядра тяжело и гулко свистели над головами воевод, и Шуйский, отдав последние наставления Андрею Хворостинину, повел беснующегося коня прочь. Позже мужики говорили, что князь был недоволен их работой — деревянные укрепления так и не были достроены из-за постоянных обстрелов.

Михайло от усталости даже не понял, как уснул, но вскоре вскочил в страхе — все казалось, что проспит штурм. Позже снова засыпал, желая отоспаться перед боем, и вновь вскакивал, чумной ото сна. Под утро уже не мог уснуть, снова разные тревожные мысли лезли в голову, да и вскоре старшой велел сбираться на местах. И Михайло, трясясь от утреннего озноба, от волнения нервно зевая, натягивал на себя бронь. Вскоре был там, где ему полагалось — подле Покровских ворот. Тугой татарский лук и колчан со стрелами установил подле себя, стал ждать.

Солнце пекло нещадно, и вскоре Михайло почуял, что весь сопрел под броней. За стеной, там внизу, под разнообразный рев труб и гром барабанов, строилось польское войско. Над густой толпой вражьих ратных, утопая в мареве, реяли многочисленные польские и литовские знамена.

— Господи, сколько их… Убереги, — донеслось до уха Михайлы — мужики выглядывали со стен и из бойниц на польский лагерь.

— А вон, вдалеке, кажись, сам король Обатур!

— Где?

— Да вон, на белой лошади…

То, что началась атака, поняли не сразу — многоцветное людское море, стоящее под стенами Пскова, словно встрепенулось и хлынуло к разлому в городской стене, нестройно, не в одночасье: побежали одни, за ними бросились все остальные. Градом застучали о крепостные стены бесчисленные пули — Михайло, укрывая руками голову, отпрянул за зубец.

Наконец, забили тревожно колокола. Началось смятение среди защитников, многие, как подкошенные, падали с ног, скатывались с укреплений. Гром пищалей и пушек разом заглушил все вокруг, и Михайло нутром почуял, когда пронеслась по рядам команда воевод «к бою». Люди, беззвучно разевая рты, кинулись к стенам. Михайло пустил первую стрелу в приближающееся людское море — одну, вторую, третью. Над головой что-то постоянно свистело и шипело, и он на мгновение вновь прятался за каменным зубцом, в который то и дело с громким стуком врезались пули. Он потянулся к колчану и заметил, как руки его бьет крупная дрожь. Задержав дыхание, он достал стрелу, приставил ее хвостом к тетиве и, начиная оттягивать тетиву, выглянул из-за зубца. Тут же увидел, как над полуразрушенными Покровской и Свиной башнями уже реяли знамена польского короля. Толпа наемников карабкалась по руинам стены, и Михайло, затаив дыхание, прицелился и, до треска оттянув тетиву, мягко отпустил ее. Гулко свистнув, стрела рванула вниз, и один из венгерских наемников, схватившись за правый бок, упал прямо на ходу, словно споткнулся.

Видел хоругви над башнями и Баторий, коего уже, смеясь, с очередной победой поздравляла свита. И он уже сам понемногу верил в это — войска зашли в город, а значит, у московитов не было шансов.

Но он не ведал, что в то же самое время толпа атакующих под огнем противника с трудом пробралась через руины стены и уперлась в обвал стены и выкопанный за ним ров. А за этим рвом стояли выстроенные минувшей ночью укрепления, за коими укрылись русские ратники. Отсюда на головы воинов Батория дождем сыпались стрелы, пули и камни. Ратные и ополченцы, выстроившись плотной стеной, приняли на себя удар напирающей толпы противника и каким-то чудом удерживали это людское море.

И вот на глазах короля и его свиты в захваченную немецкими наемниками Свиную башню ударил крупный снаряд, фонтаном хлынули во все стороны каменные обломки, часть башни тут же обрушилась. За ней ударил еще один снаряд, за ним третий, четвертый. Замерев, Баторий наблюдал из своего лагеря, как набитая его ратниками башня гибнет от выстрелов русских пушек. Тут же исчезли поднятые над ней королевские знамена.

Наблюдал за этим издали и сидящий на коне облаченный в панцирь Иван Шуйский.

— Хорошо бьют пушкари, ай хорошо! — воскликнул он. Это стреляло с Похвальской башни одно из крупнейших орудий — «Барс». Свиная башня, обезглавленная, покосившаяся, все еще стояла, и враг продолжал ее защищать. «Барс» умолк, но вскоре башню словно встряхнуло, и из-под нее едва ли не до самых небес хлынул страшный столб пламени, и башня, объятая огнем, окончательно разрушилась, погубив всех, кто находился в ней — это русскими ратниками взорваны были заложенные под башней бочки с порохом.