Властелин Сонхи

Натуралистически изображенные внутренности и фрагменты тел, на клумбе среди поломанных ирисов две головы, как будто все еще живые – но это ненадолго – смотрят друг на друга с тоской, словно сожалея о том, что так и не успели поговорить в этой жизни, которая только что закончилась.

– Вы, сударь, чем такие художества разводить, лучше б мою науку усваивали! – рассердился мастер-подрывник.

Еще чуть-чуть, и плюнул бы, сдержался единственно из почтения – не столько к нанимателю, сколько к сумме, которую тот положил на его счет в Горнопромышленном банке.

Пересаживаясь из одной почтовой кареты в другую, Хенгеда доехала до городка с речным портом, переправилась через Ялаху, потом по молонским землям добралась на перекладных до пограничной реки Бегоны – и наконец-то оказалась в родной стране. Выглядела она, как небогатая дама преклонных лет, путешествовала налегке: ездила на вендонские минеральные воды лечить больные кости, в Ларвезе ее ограбили (это никого не удивляло), а теперь возвращается домой.

Она старалась двигаться так, словно ее и впрямь мучает артроз. Наведенные Хеледикой чары сходили постепенно, и «молодеть» она начала уже в Овдабе. Только цвет волос не изменился: поседела она по-настоящему. Одни крухутаки знают, когда: в том закоулке, где была витрина с чучелом крокодила, или в лечебнице, после того как она заколола подосланного к Зинте убийцу и ждала суда Тавше, не надеясь на прощение, или в катакомбах, где они с лекаркой заблудились… Русых прядей осталось едва ли не меньше, чем седины. Невелика беда, волосы можно покрасить.

«В любой цвет, хотя бы в тот, который вам всем так нравится…» – подумала Хенгеда с ожесточенной горечью.

Девчоночья обида. Негоже ей, привыкшей рассуждать и действовать рационально, испытывать такие чувства.

Они были честны, они ведь ничего ей не обещали – ни тот, ни другая. Тейзург всего лишь хотел подразнить Дирвена, в придачу он спас ее от ареста. А песчаная ведьма сделала в Рупамоне то, что сделала… Из сочувствия?.. Скорее всего. Песок стирает, но для того чтобы он мог стереть болезненные впечатления, нужен телесный контакт. Разумеется, шпионка спросила об этом. Уже после спросила.

Хенгеда считала себя холодной, сдержанной, не склонной к бесполезным увлечениям. Ей случалось соблазнять мужчин по заданию своего руководства, но она к ним ничего не испытывала, кроме скрытой враждебности и презрения. И не надо путать ее со шлюхами – она секретный агент Министерства благоденствия. Кто же знал, что она окажется страстной и влюбчивой? Сама от себя такого не ожидала.

Зато Дирвен остался в дураках: ей не больно. Она помнила о нападении в переулке, но теперь это была невнятная потускневшая картинка, не влияющая на ее настроение. Песок стирает. Эффективно стирает, она убедилась. Другое дело, что за все приходится платить, и зыбкий след осиянного луной песка ты после этого уже никак не сотрешь, ни с тела, ни с души.

Вдобавок придется доложить начальству, что она спалилась и для разведывательной работы больше не годится: после того, что произошло между ними в Рупамоне, песчаная ведьма в два счета ее вычислит и найдет.

Овдаба славилась своими дорогами, лучшими в просвещенном мире. Встречные почтовые кареты были набиты битком: люди уезжали из Абенгарта, потому что ходили слухи о ларвезийском флоте, который приближается к столице. В ту сторону мало кто направлялся. Возница предупредил, что ночевок в гостиницах не будет: начальство велело сократить остановки, чтобы перевезти больше пассажиров. Поезда не ходили, амулетчики-вагоновожатые не могли ими управлять – Повелитель Артефактов и до Овдабы дотянулся.

Когда проехали Кабунду, девушка осталась в карете одна. За окошком ничего, кроме темени и сияющей белой луны, как будто экипаж сбился с пути, укатил в полуночные небеса, и теперь будет странствовать во тьме до бесконечности. Было холодно, ветер дул с севера, Хенгеда плотнее закуталась в потрепанный шерстяной плед, который ей дали с собой в рупамонском монастыре.

Дохрау прогневался на Дирвена, который закрыл для него Аленду, и сейчас гонит волны навстречу ларвезийским кораблям, рвет паруса, сбрасывает с мачт зазевавшихся матросов. Только те все равно доберутся, у них амулеты.

Небольшая остановка на переполненном постоялом дворе – сходить в уборную. Когда Хенгеда и возница вернулись, в карете сидела еще одна пассажирка: фонарь высветил плутоватое остроносое личико, атласную розу на шляпке и проштампованный оплаченный билет до Абенгарта. Шпионка устроилась в углу и демонстративно завернулась в плед, словно крухутак в свои крылья. Девица ей с первого взгляда не понравилась. Наверняка примется чесать языком.

Ехать и ехать бы по ночной дороге в одиночестве, как будто в мире не осталось ничего, кроме луны. Другие кареты не в счет – они словно лодки в океане, где каждый плывет своим курсом, океан лунного мрака всех несет на своих волнах, и в то же время каждый сам по себе… Как бы не так! Четверти часа не прошло – и посыпалось горохом из порванного мешка: