Хвала богам, Хенгеда с этой развратной особой не водила знакомства, они даже представлены друг другу не были. Так что она баронессу проигнорировала, а та и вовсе не удостоила ее вниманием: что за дело Лимгеде до какой-то скромной барышни в застегнутой под горло серо-коричневой жакетке и вязаном капоре мышиного цвета?
Под капор Хенга упрятала рыжие волосы. Пред очи начальства лучше являться в облике, для начальства привычном.
Она все-таки опоздала на двенадцать с половиной минут. Не по своей вине, а из-за особенностей внутренней планировки Трегена.
По лестнице ей навстречу спускался Дитровен Брогвер, известный представитель торговой элиты, владелец нескольких крупных мануфактур, один из тех, кто ведет дела с пшорами из Пшорских гор. Последнее было тайной – вслух о таком не говорят, а если и говорят, то с негодованием отметают инсинуации – но Хенгеда была в курсе.
Наверху и внизу толпились другие посетители, терпеливо дожидавшиеся, когда господин Брогвер одолеет лестницу. Не из почтения к его богатству и положению в обществе, а потому что двигался он со скоростью чворка, вдобавок ему помогал лакей. Узкая лестница была рассчитана на оборону на последнем рубеже, так что по стеночке мимо них не протиснешься.
От напряжения Брогвер скалил крупные лошадиные зубы, на лбу у него выступил пот. Он с прошлого лета маялся ногами, и никакие лекари не могли ему помочь, даже те, над которыми простерла свою длань Тавше.
Он оказался не единственным: от наведенной хвори такого рода страдал кое-кто из судейских и из Надзора за Детским Счастьем, а также надзиратели и заключенные женской каторжной тюрьмы в Висгарте – счет шел на десятки. След вывел к Нинодии Булонг, бывшей ресторанной танцовщице, бывшей алендийской содержанке Брогвера.
Слишком поздно выяснилось, что она работает на ларвезийскую разведку, а ее дочь от Брогвера в действительности умерла в раннем возрасте. Девчонка, вместе с которой она прошлой весной прикатила в Абенгарт, тоже была шпионкой Ложи. Если б их вовремя вычислили, с ними был бы другой разговор – деловой и цивилизованный, речь шла бы о перевербовке, а не об очередном триумфе Закона о Детском Счастье. Вместо этого Нинодию Булонг обвинили в родительском жестокосердии и растлении собственной дочери, использовав «улику хвоста и башни», а девочку отправили в приют для конфискованных детей. Все это произошло с согласия Брогвера – реши он заступиться за бывшую любовницу, и для громкого процесса, в коем ради поддержания должных нравов нуждалось овдейское общество, нашли бы другую фигурантку.
Вот он теперь и переползал со ступеньки на ступеньку, упрямо и обреченно, словно покалеченный паук. Если б дело стало за тем, чтобы принести жертве извинения, присовокупив к ним денежную компенсацию, проблема давно бы решилась. Но по условию, вплетенному ведьмой в проклятие, и Брогвер, и судьи, и блюстители Детского Счастья, и товарки по заключению, которые издевались над Нинодией в Висгарте, чтобы избавиться от недуга, должны
Ради эксперимента нескольким каторжанкам рассказали обо всей подоплеке и предложили извиниться письменно. Когда их послания отнесли на почту, две женщины исцелились: как показали допросы, они от всей души пожалели о том, что травили заключенную, которая ничего худого своей дочери не сделала и пострадала из-за оговора. У остальных – никаких перемен.
Хенга догадывалась, какая ведьма все это устроила, но делиться своим предположением с начальством не собиралась. Хвала богам, она работала в Аленде по другим заданиям, не имеющим отношения к этому казусу.
Но если догадка верна – зачем? Чтобы задать невыполнимое условие? Из мести, из раздражения? Из-за привязанности к пострадавшей? Неужели существо, сотканное из лунного света и взвихренного песка, может быть привязано к Нинодии Булонг?
Тейзург не поступил бы так. Хотя – поступить-то он может как угодно, но он мог бы это сделать ради игры, или чтобы посмотреть, что из этого получится, или если бы это была составная часть интриги. А она – зачем? Не из-за Нинодии ведь… Таких, как Нинодия Булонг, Хенгеда презирала.
Они с песчаной ведьмой так и не поговорили. Было все, кроме разговоров, и пересекутся ли их пути когда-нибудь еще, чтобы поговорить?
Брогвер наконец добрался до последней ступеньки и тяжело опустился на табурет, который уступил ему один из чиновников, расположившихся с бумагами за наспех сколоченными столами. Тогда Хенгеда сгребла свои размышления в дальний ящик и поднялась на второй этаж.