Взяв собачьи миски, он хотел проскользнуть мимо нее, но дверной проем был узким, а она не попыталась посторониться. Огонь камина отбрасывал отблеск на ее щеку — так озаряет закатное солнце поле колосящейся пшеницы на Среднем Западе. Он приметил волну волос, изящно окаймлявшую овал ее лица и свободно ниспадавшую на плечи. Он ошибся. Она не была такой же красивой, как ее мать. Она была красивее. Заигрывала ли она с ним? Все это было так давно, что теперь он не мог понять. Женщины в барах обычно хватали его за ширинку. Еще не успев поставить на место стакан, они вцеплялись в него, словно он был спасательным кругом. В искусстве ухаживания, обольщения он не практиковался уже много лет, и вот...
И она была дочерью Роберта Харта, долговязой девчонкой, разъезжавшей на велосипеде возле дома.
— Мне надо насыпать еды Лу и Арнольду.
Она улыбнулась.
— По-моему, вы уже это сделали.
Он взглянул на миски.
— Тогда уж лучше пойти поискать их, чтоб не начали мебель грызть.
Он миновал ее.
Обычно звук сыплющегося в миски корма был для собак как бряцанье оружия — обе наперегонки устремлялись за едой, сминая друг друга и чуть не валя с ног его самого. Но сейчас они не просто медлили — на обычных местах возле камина их тоже не было.
— Я думала, вы взяли их с собой, — сказала она.
Он покачал головой.
— Они двое на заднем сиденье плюс продукты — комбинация не из удачных. Наверное, гуляют.
— Я открою вино, — предложила она.
Он распахнул дверь и ступил на крыльцо, выходившее на молочную ферму и выпас. Иной раз, когда арабские жеребцы их игнорировали, Лу и Арнольд пролезали под колючую проволоку и начинали приставать к коровам. Но нет: последние из стада мирно направлялись в хлев. Поставив миски на пол, Дженкинс пронзительно свистнул в два пальца, но порыв ветра подхватил звук уже на крыльце и заглушил его. Дженкинс шел по лугу среди высокой колышущейся травы, зовя собак по именам. Летом в половине десятого свет на Северо-Западе еще меркнет и сине-серые сумерки превращают луг в туманное море теней. Собак не было и следа. Это означало, что они, вероятно, валяются в грязном песке возле ручья, а из-за ветра не слышали, как он подъехал. Он повернулся и стал подниматься по ступенькам крыльца.
Она искала его через информационно-поисковую службу. Как иначе она могла его найти? Прошлое и настоящее мгновенно, в долю секунды, соединились, когда он услышал сухой щелчок — еле слышный треск, словно обломилась сухая ветка, и этот звук пробудил в нем дремавшие инстинкты.
Он съежился, пригнулся, как будто увидел у самых ног раскрытый капкан, алюминиевые миски задребезжали, шарики корма просыпались.
Первая пуля просвистела возле его правого уха и расщепила косяк двери.
23
На смешной скорости семьдесят пять миль в час Слоун съехал с автострады №1 на Пальметто-авеню и попал в густой, как гороховый суп, туман. Перед ним сверкнули красные огоньки, и он резко затормозил, вырулив джип на мокрый тротуар. Объехав зад машины, он остановился у перекрестка, переждал поток машин, идущих наперерез, и на полной скорости устремился на Приморский бульвар. Спустя минуту он уже делал правый поворот, паркуясь на крытой гравием площадке параллельно фургону, прижавшемуся к лавровой живой изгороди, отделявшей парковку его дома от пустыря. Измученные долгой дорогой путники иногда парковались здесь, желая сэкономить. Слоун не возражал — лишь бы не мусорили и не шумели. На сей раз он даже не стал останавливаться, чтобы выяснить что к чему.
Он вылез из машины и рысцой припустил к дому, все еще чувствуя боль в лодыжке. В кухне у Мельды горел свет, но макушки ее в окне видно не было. Возможно, хлопочет в глубине кухни, отрезая ему ломоть пирога. Он стал подниматься по задней лестнице, торопливо перескакивая через две ступеньки, отчего лодыжку сводило болью, а поднявшись, заковылял к квартире Мельды. Дверь была открыта. Дурной знак. Дело плохо.
Он переступил порог и стал озираться вокруг, растерянный, испуганный сразу бросившимся в глаза разгромом; он был близок к панике.
Потолок над ним задрожал, и он взглянул вверх, не сразу сообразив, что шумят в его квартире. Там кто-то был. И этот «кто-то» двигался. И шаги его были тяжелее, чем у хрупкой старушки ростом в пять футов. Следуя за доносившимися сверху звуками, он вышел на площадку и перегнулся через перила. Мужчина наверху деловито удалялся из квартиры Слоуна. На нем был темно-синий комбинезон, на спине продолговатая эмблема «Пасифик Белл». Телефонная компания.
— Эй! Вы!