Властию Его, мне данною…

А священник, встав перед иконой, уже произносил молитву перед началом исповеди, тихий голос был едва слышен. Неужели и он, судя по очевидной неуверенности, делает это первый раз в жизни? Какое непоправимое, печальное совпадение… Вернее, горькая подмена, ведь она шла к отцу Николаю. Или это коварный, на все случаи употребимый "враг" очередной раз ей вредит? Одна из женщин встала, и сокрушенно качая головой, поплелась к двери. Значит, и она со своей проблемой приходила не к Богу, а просто к человеку. Хотя предполагается, что люди здесь должны не советов просить, а каяться перед Богом. Но тогда зачем требуется откровение со священником? Ведь каждый мог бы напрямую обратиться к Творцу, который всех видит, надо лишь не прятаться за своей гордыней. Разве не верно?

Вконец опустошенная Неля стала прикидывать, как бы поприличней ускользнуть, пройдя мимо всех. Но тут, дочитав молитву, священник повернулся к исповедникам, и свет упал ему на лицо… Стас!!! Ударной волной боли Нелю отшвырнуло в незабытую осень, в ту семилетней давности пытку, искалечившую ее навсегда. В черный омут, что до сих пор затягивал в свою бездонность радости сегодняшнего дня и все никак не мог насытиться. Оледеневшие ноги приросли к полу. Такое с ней однажды было… Когда, не решаясь сказать прямо, Стас раздраженно петлял, словно отводя от заветной норы и ускользая от Нелиных молящих глаз. А сам безжалостно подталкивал ее к пропасти, и окончательно добив, избавившись от обузы, неловко потупился, не желая видеть – что там внизу от нее осталось…

Неля отшатнулась за спасительную колонну и в полуобмороке, тряпичной куклой рухнула на колени, бессильно ткнувшись лбом о каменный пол. "Господи, спаси и помилуй! Не дай сойти с ума…" Вонзившись иглой в сердце, прошила резкая боль. Неля охнула и, закусив губы, с трудом поднялась на ноги. Сердце удушающе колотится в горле, и голова кружится, но опереться не на что. А сзади тихое шарканье… Невесть откуда взявшаяся церковная старушка ходит между подсвечниками и тушит свечки, собирая их в картонную коробку. Подойдя к ней, дрожащим голосом спросила: "Простите, как зовут этого священника?" – "Отец Алексей." Ох-х… Слава Богу, это не Стас. Бывает же такое убийственно сходство! Почти сознание потеряла…

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы унять колотящее сердце, она с опаской выглянула из-за колонны, на всякий случай прищурив веки, чтобы снизить четкость зрения. Отец Алексей стоял боком к ней, и чуть склонив голову, слушал женщину, утиравшую глаза скомканным платком. Нет, это явно другой человек, он и выглядит на несколько лет старше, ближе к сорока. Хотя даже короткая борода всегда прибавляет возраст. Но ведь имя совсем не его – Алексей. И слава Богу…

Осторожно ступая, едва дыша и глядя лишь под ноги, она почти прошла мимо священника, как вдруг он сдержанно кашлянул. Неля невольно вскинула голову. Этот звук, этот жест и руку, прикрывшую рот, с сильно отогнутым большим пальцем, невозможно спутать ни чьей на свете – Стас! Превратившийся в отца Алексея… Почему она не теряет сознание? Удар хлыстом… Но ни обморока, ни ватных ног – только видит его мгновенно оцепеневшее лицо. Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, и Неля все еще была жива. Стас как-то судорожно дернул щекой и опустил взгляд.

* * *

Как в туманной, вязкой одури вышла из церкви в промозглую темень переулка. Ни пятнышка цвета, только чернота и серость растекшейся тушью… Слезная морось с неба, снежный кисель под ногами. Пропали сапоги, жалко… Хоть не новые, еще в Лужниках на ваучерные деньги купленные, но "родные" немецкие. Еще и под дождь угораздило попасть. Декабрь, называется. Все одно к одному, такой день… И погода плачет. Господи, о чем я? Курица с отрубленной головой еще вполне резва… Будь она мужчиной, просто сказала бы себе: теперь я совершенно свободен. Но она женщина и значит – абсолютно одинока.

Брела, опустошенная до тоннельной гулкости… До наркозной оледенелости. Спасительно пригвожденная к обрывку мысли "значит, вот так… вот так…" Еще не способная осознать, додумать до конечного, решающего предела. Спасительная кромка дамбы, сохраняющая рассудок. И какая везде тоска… Три чахлых фонаря на весь переулок, тусклые стекла убогих магазинчиков, каких-то забегаловок. И глупая, жалкая претензия "новых русских" – давать английские названия своим балаганчикам. Примитивный обман, потуги выпрыгнуть из самопальных штанов. И всем хочется бесплатного сыра, и все верят в чудеса – от МММ до Кашпировского. Суетливая мышиная жизнь кипит вовсю, хотя и пристрелить могут легко.

Жизнь… Зачем? Еще раз головой о стену? У нее что, на лбу крупно написано "здесь приголубят любого подонка"? В церкви была последняя надежда утопающей… Но неужели Богу угоден такой служитель? Даже имя сменил, будто следы заметал. Седая женщина там перед ним плачет, ее он тоже презирает или снизошел к возрасту? Домой! Скорей домой! К маме, на их маленькую теплую кухню. И горячего чаю, и мурлычущую Мусю на колени… Я выживу, еще раз выживу.