Властитель душ

– Нет, не бред. Да, я ваш пациент, но при этом я… я был Филиппом Вардесом. И я знаю, что такое деньги. Вы меня продали, сдали моей жене, связав по рукам и ногам, за миллион франков, она заплатила треть, остальное, похоже, заплатил совет директоров, который хотел избавиться от меня и моих, слишком дерзких для кризиса, планов. Вот и вся правда.

– Мне было больно, но я неукоснительно выполнил свой врачебный долг. Изоляция, хоть и принудительная, была вам необходима. Вы сами признали, что вам стало хуже с тех пор, как вы со мной расстались.

Вардес гневно выпрямился.

– Не дурите мне голову! Здоровое питание, свежий воздух, отсутствие алкоголя, безусловно, улучшили мое состояние, но вы не хуже меня знаете, зачем люди вроде меня обращаются к вам – мы хотим жить, как нам нравится и при этом не мучиться.

– Есть зеленый виноград и не чувствовать оскомины, – пробормотал Дарио.

Он прикрыл глаза.

– Дело в том, дело в том… Уже много времени. Я обедаю в английском посольстве. Вы хотите по-прежнему у меня лечиться?

– Я хочу попробовать! Хочу выздороветь! Но повторяю: жалоба прокурору республики лежит у моего нотариуса. При первой попытке, первом шаге против меня разразится скандал. Я спокоен – ваших коллег обрадует возможность заставить вас расплатиться за нажитое состояние и почести, которые так вас изнуряют. – Он иронически кивнул на ордена Дарио. – На этот раз вы дорого, очень дорого заплатите за попытку лишить меня свободы. Но представьте, я уверен, что вы и пытаться не станете. Подобные вещи удаются только однажды.

– Повторяю, – проговорил Дарио ледяным тоном, – мрачный заговор против вас – плод больного воображения. Вы страдаете. Вы обратились ко мне. У меня есть возможность вас успокоить. Этой же ночью вы заснете без страхов, без дрожи ужаса. Что вы можете мне сообщить о своем теперешнем образе жизни?

– Со стороны он совершенно нормален, но ко мне вернулись ночные приступы страха и стали еще мучительнее, чем раньше.

– Участились? Два-три раза в месяц? Или чаще?

– Каждую ночь, – простонал Вардес.

Он побледнел, губы у него дрожали.

– Страх, который меня мучает, полагаю, знаком любому человеку, но у меня он невыносим: я боюсь смерти.

Он деланно расхохотался.

– Вы только представьте себе, доктор! В моем-то возрасте подростковая фобия! Я же воевал. И знаете, никогда не трусил, напротив, был смел, отважен. А сейчас боюсь смерти. Боюсь! Нет! Это слишком слабо сказано. Я ложусь и не могу вытянуться в постели, мне сразу представляется гроб. Не могу погасить свет, иначе мне видится темнота, в которой я окажусь под землей. Не могу закрыть глаза, боюсь, что больше их не открою. Если простыня прикоснется ко рту, я… Я боюсь сесть в машину, боюсь железной дороги, самолета. Мне все время снится один и тот же сон.

Он медленно провел рукой по лицу.

– Мне снится разрушенный бомбежкой город, горят дома, я иду по пустынной улице, вокруг груды обломков, охваченных пламенем. Я избавлю вас от описания подробностей, вы понимаете сами, не в них главное… Слышу женский плач, стоны раненых… Вопль одной девки, ужасной, крашеной девки… – он вздрогнул, – звенит у меня в ушах до сих пор. Потом я вижу окно, вижу женщину, она наклоняется, манит меня… Лицо у нее меняется. Иногда я вижу Сильви, совсем молоденькую. Я поднимаюсь, говорю, что меня ищут, прошу спрятать меня… Потом сон превращается в кошмар, кишащий чудовищами. Не знаю, почему я обвиняю эту женщину в предательстве. Во мне просыпается гнев, знаете, даже не гнев, а слепая ярость, жажда все смести, уничтожить. Я толкаю женщину к открытому окну, но не успеваю столкнуть ее, увидеть, как она летит в пустоту, – просыпаюсь. Но это бы ничего. У меня бывают галлюцинации, еще страшнее, еще ужаснее.

Дарио подошел к Вардесу и ласково положил ему руку на плечо.

– Ложитесь вот тут на кушетку. Ничего больше не говорите. Ни единого слова. Видите, я кладу руку вам на лоб. Я успокаиваю вас. Слушайте мой голос. Отчаяние уходит. Возвращается радость. Вы поправитесь. Я спасу вас.

30

В холле кабаре Дарио на секунду задержался. Прикрыл глаза и вдохнул теплый аромат надушенных мехов. У него свидание с Надин Суклотиной. Теперь она ему открыто изменяла. Изменяла с самого начала, он не заблуждался на ее счет, но до сих пор соблюдала правила благопристойности. Пока женщина дорожит мужчиной, у нее одна манера быть ему неверной, но как только он стал ей безразличен и она больше не заботится о том, чтобы он ее не бросил, манера меняется. У Дарио был богатый любовный опыт, он мгновенно уловил перемену, как любитель музыки с первой ноты узнает знакомую тему.

Он вошел в узкий длинный зал с серыми стенами и фиолетовыми диванчиками. Столики жались один к другому. Надин еще не было. Да и придет ли она?