Властитель груш

– Угу. Только сам Дирк уже никого не прибивает. За него это зять делает, Вернер Фёрц. Он же – командир цехового ополчения. Зелёные кушаки самые крутые фёрцовы ребята носят – вот их и шлют, когда порядок навести надо. В Красильном Углу есть один притон. Его содержит какой-то Лелуй или Лелой – валон на подхвате у Даголо. В ткацком квартале – ни винокурен, ни кабаков, скука смертная. Ну, зато уж там-то ничем не воняет.

Итак, в весёлый сад Даголо как в сточную яму, вырытую в центре города, со всех сторон стекались жаждущие выпивки, игр и продажной любви. Штифт восстановил в памяти старенький план Каралга, мысленно изображая на ней примитивные картинки: трущобные крысы с юго-востока, ткачи с северо-востока, купцы, лавочники, капитаны и другие солидные бюргеры – с северо-запада.

Юго-западный край Сада граничил с полноводным Рёйстером – там склады с бренди и сырьём для оного, а за рекой, где вдоль берега располагались красильные мастерские, для тамошнего люда держали отдельный кабачок. Видимо, чтобы красильщики не бегали ночью из Сада домой через мост и не тонули спьяну… Или чтоб просто не шлялись.

Оставалось ещё одно место – холм на севере Каралга, именованный «Застеньем». Прежде за этой стеной от остального города пряталась городская знать. Казалось бы, заслать агента туда должно было быть сложнее всего – только вот стену давно уж разобрали, когда закладывали помпезный собор.

– Язва, твой черёд.

Третий агент допил грог и потянулся на сундуке, как кот, прежде чем начать доклад:

– Ну-у, так уж вышло, что у герра Лодберта фон Манцигена недавно пропал с концами один лакей, – вполне довольный собой, Йохан подмигнул Пареньку. – Я показал охренительные рекомендации, которые вы мне нарисовали, и меня приняли с распростёртыми объятиями. Хозяин давал обед в честь епископа и Речной Вдовы и ни в коем разе не желал ударить в грязь лицом.

– Хорошо…

Ренато поднял руку, жестом призывая Язву к краткости. Дай волю этому ловкому прощелыге – он до утра может соловьём заливаться, рассказывая, с каким изяществом поднёс варёное яйцо епископу Каралгскому, а также сколько служанок фрау фон Манциген охмурил за три недели.

– Что за вдова?

– Так в лакейской кличут Гертруду цу Машвиц, тётку епископа, – «слуга» ухмыльнулся, подставляя кружку под кувшин в руках Паренька; Штифт показал тому ладонь, чуть наклонённую к горизонту: налей немного. – Древняя карга с голоском самой громкой половицы. Много земли по обоим берегам Рёйстера, за городом, много садов. Она стала каралгским казначеем, когда старика цу Машвица сочной титькой насмерть придавило. Должен был их старший, у местных патрициев так вроде принято, но он деньги считать не умеет – так тратит, без счёта.

Комнаты прислуги в богатом доме – источник слухов настолько роскошный, что даже ветеранам-попрошайкам с ним трудно потягаться. Правда, лакеи и служанки чаще обсуждают всякую грязь, чем политические сводки, но хороший агент никакой кормёжкой не брезгует.

– Так в магистрате все должности переходят по наследству? – Паренёк перевёл взгляд с Язвы на Штифта.

– Видать, так, – рассеянно протянул Язва, рассматривая скудные остатки в своей кружке. – Манциген командует стражей, Машвиц считает денежки, семья Терлингенов выставляет бургомистра – у этих больше всего земли вокруг города. А на епископской кафедре патриции друг за дружкой кружком ходят. Но сдаётся мне, Штифт, что в той шикарной домине на правой вершине холма магистрат чаще для вида собирается, чем для дела.

– Ты подслушал что-то на обеде?

– Ну-с, о делах они на обеде не говорили, а после с собой в кабинет меня не звали… Но они упоминали об игре, на которую Лига, – он осёкся и поднял со значением палец, –собирается, значит, в воскресный день, после вечерни. Вдова сказала, ей не терпится увидеть, какое платье напялит королева со Двора Чудес. Капитан сказал, что карлики ему намекнули, что хотят от Лиги солидарности, а епископ ему, что о цверговских хотелках они переговорят позже. И что у него тоже есть предложеньице. Меня они не очень-то стеснялись, когда это всё тёрли. Просто дворянская болтовня за барашком.

Ренато поднялся из-за стола, медленно прошёлся до одной стены, заложив руки за спину, затем повернулся и пошёл обратно. Хотелось размять затёкшую ногу, но ещё сильнее он чувствовал то лёгкое покалывание в ступнях, что рождалось от жажды действия, звало поскорее пуститься в погоню, разнюхать и выследить.

– Постарайся узнать, где будет игра. Нас никто не позовёт, конечно, но хоть устроимся где-нибудь на чердаке, поглазеем.

Он остановился в шаге от столика и снова обвёл взглядом мужчин.

– Хорошо, ребята. Вижу, казённые пфенниги не зря прожираете.

– С голода не пухнем, – гулко отозвался Тихий, потирая длинную шею с торчащим кадыком.