Властитель мира

Где он? Где тот, кто привел его сюда?

Я по-прежнему здесь.

Где? Откуда исходит этот голос? Он должен сориентироваться и отыскать его. Определиться.

Да, ты должен сориентироваться.

Он идет вперед. Эти пещеры – настоящий лабиринт. Чтобы выбраться из них, нужна вечность.

Следуй линиям.

Каким линиям? Это ловушка.

Он не должен был так доверяться. Он никогда не выйдет отсюда.

Доверие.

Какой идиот! Какой простак!

Ты должен успокоиться.

Успокоиться, но как? Он застрял здесь, он пленник!

Позволь вести тебя.

Позволить вести, но кому? Здесь только песок и скалы!

Доверься своему инстинкту.

Он ходит кругами по этим пещерам. Он ищет выход. Он в панике.

Кто-то придет.

Кто? Он никого не видит!

Он другой.

Выйти! Здесь он задыхается. Снаружи слишком жарко. Внутри слишком темно.

Доверься ему.

Кому?

Это твоя другая ипостась.

Он чувствует, как возвращается спокойствие. В конце концов, здесь он может выжить. Снаружи смерть.

Твоя другая ипостась…

* * *

4 августа 2205 ОВ

Синтетические колокола «Святого Михаила» прозвонили шестичасовой ангелус[65]. Как и все остальные участники девятого крестового похода, люди 78-го вставали неохотно, но не теряя времени.

Этим утром Танкред, сидя на краю койки, с трудом стряхивал с себя сонливость. Он растирал виски, пытаясь набраться силы воли, чтобы начать новый день. Каждую ночь его преследовал этот проклятый сон, и при пробуждении он чувствовал себя слегка вялым. В отличие от начала путешествия, теперь в его сновидениях всякий раз появлялось что-то новое. И все же, пусть он и просыпался немного не в форме, сон никогда не превращался в кошмар.

Ничего общего с теми жуткими видениями, которыми все мучились после прохождения через туннель Рёмера. На протяжении нескольких дней жестокие кошмары нарушали сон многих пассажиров, и сотни паникующих солдат кидались к корабельным психологам. К счастью, все быстро пришло в норму и никаких других отклонений обнаружено не было. Тем не менее далеко не все сразу оправились.

Танкред в последний раз потянулся и встал на ноги.

– Шевелитесь, банда лежебок! – машинально прокричал старший прапорщик Юбер. – Кто заправит койку последним, будет иметь дело со мной!

Юбер и сам не обращал внимания на то, что говорил поутру, это было частью ритуала. Танкред даже был уверен, что, если бы он вдруг замолчал, люди запротестовали бы.

Сегодня им выпал свободный день. Как только каюта будет приведена в порядок, солдаты смогут распоряжаться своим временем, как им заблагорассудится. Танкред подождал, пока толкотня в умывальных комнатах спадет, чтобы спокойно привести себя в порядок. Перед зеркалом методично покрыл щеки белой пеной, потом достал из футляра бритву, раскрыл ее и принялся скоблить лицо. Солдат у соседней раковины смотрел на него выпученными глазами.

– Ну надо же, мой лейтенант! Уверен, что впервые вижу, как кто-то бреется такой штукой!

Не отвечая, Танкред взглянул на него.

– Почему вы не используете магнитную бритву, как все? Тридцать секунд – и готово!

– Я предпочитаю по старинке. Меня это расслабляет.

– А вот по мне, если держать такое острое лезвие прямо у горла, думаю, какое тут расслабление!

Солдат, шумно отфыркиваясь, сунул голову под кран, после чего промокнул лицо полотенцем.

– Вы пойдете на процесс того класса Ноль, мой лейтенант? Я вот еще не решил. Там столько народу набежит, что не протолкнешься.

– Какой-то класс Ноль сегодня предстанет перед судом? А что он такого натворил?

– Активист он. Член «Метатрона Отступника».

Бритва замерла у левой щеки Танкреда.

– Одного из них поймали? Я и не знал.

– Ну да. И получит он по полной, если желаете знать мое мнение.

«Метатрон Отступник»… У Танкреда не было случая прочесть другой экземпляр после того, как в самом начале полета ему попался в руки этот листок.

Почти год миновал с тех пор, как он дал дяде слово прекратить свое параллельное расследование. Год, из которого десять месяцев прошли в сверхсветовом стазисе, продлившемся ровно столько, сколько нужно, чтобы закрыть и открыть глаза. А значит, Танкред чуть больше полутора месяцев старается не думать ни о невесте друга, ни об Испепелителе.

Он чувствовал себя виноватым при мысли, что сдался, не выдержав давления, и внутреннее противодействие привело к тому, что мало-помалу Испепелитель стал для него почти наваждением. Он видел его везде и нигде.

Он отказался от своих намерений, чтобы успокоить Боэмунда, однако его ненависть к несправедливости при виде страданий Льето нимало не утихла.