Властитель мира

А в то же время проклятый Роберт де Монтгомери приобретал все большее влияние, постепенно становясь одним из главных голосов этой кампании, – дня не проходило, чтобы он не показался на Интра, разглагольствуя обо всем и ни о чем, – он всячески красовался, выступая от имени ультра, образуя все более мощную группировку вместе с графом Тулузским, Раймундом де Сен-Жилем. Их-то никто не просил отступиться. Роберт мог сколько угодно интриговать против семейства Тарент, никто не потребует от него сделать так, чтобы о нем забыли!

Разумеется, Танкред твердо пообещал Боэмунду положить конец своим расследованиям, но если представится случай узнать побольше, это ведь не означает, что он принялся за старое…

* * *

Стояла уже длинная очередь, когда я подошел к Дворцу правосудия «Святого Михаила». Людей медленно пропускала военная полиция, которая следила за тем, чтобы при входе в помещение суда не было толкотни. Так что после моего прихода очередь продолжала расти.

Когда меня наконец пропустили, зал заседаний был уже почти полон, и мне пришлось пробиваться сквозь толпу, чтобы отыскать себе место, откуда я мог бы следить за судебным разбирательством. И хотя по дороге я выслушал немало оскорблений, в конце концов мне все же удалось найти свободный кусочек скамьи недалеко от первых рядов. Чтобы я мог сесть, какому-то тощему субъекту неопределенного возраста, чье изможденное лицо и диковатый взгляд выдавали пьянчужку, пришлось слегка потесниться и буквально вжаться в подлокотник. Он с усмешкой бросил мне:

– Повезло тебе, парень, найти местечко, некоторые тут часами выстаивают!

Этот процесс и без того был для меня пыткой, а долгое ожидание окончательно испортило мне настроение.

– Знаю. Толпа всегда жаждет крови.

Доходяга ухмыльнулся во весь рот, его голос звучал как расстроенная скрипка:

– Не корчи из себя чистоплюя, сынок. Сам-то ты явился!

Да, я явился. Хоть я и поклялся себе держаться в стороне от этого псевдопроцесса, сама мысль бросить друга была мне отвратительна. Оттого что я буду в этой толпе, для него, конечно, ничего не изменится, но вдруг наши взгляды случайно встретятся и это придаст ему бодрости.

За те недели, что прошли после выхода из туннеля Рёмера, я постепенно занимал все более значительное место в Сети. Следом за Косола и Саншем мне представили и других видных членов группы, и я научился ценить их. Поначалу я опасался, что увижу заговорщиков-реваншистов, которые готовят какие-то жалкие нападения на своих притеснителей, так что для меня стало приятной неожиданностью встретить людей прагматичных, просто решивших перейти к действию. Они больше не желали плыть по течению – они хотели изменить его направление.

Рядом с ними я стал действовать намного активнее, чем мог бы предположить. Я сам себе удивлялся. Далеко позади остались те времена, когда я ругал Паскаля за близость к Сети! Теперь я являлся одним из важнейших ее элементов.

Тем сильнее потряс меня полицейский рейд в штаб «Метатрона».

Я снова сосредоточился на атмосфере в зале: оживление среди секретарей суда позволяло предположить, что скоро появятся военные судьи. Тут передо мной уселся какой-то субъект размером с зеркальный шкаф, почти перекрыв все поле зрения.

– Этого только не хватало, спасибо, – проворчал я, скрипнув зубами.

И тут же прикусил губу. Я не заметил лейтенантских нашивок на его погонах. Тип – мрачный шатен с квадратной челюстью – обернулся и бросил на меня быстрый взгляд. Очевидно, он счел, что я не стою того, чтобы тратить на меня свои нервы, потому что, не сказав ни слова, перенес свое внимание на возвышение для трибунала. Про себя я вздохнул с облегчением. Совсем не время подвергнуться аресту за такую глупость, как оскорбление офицера.

Внезапно боковая дверь распахнулась, и секретарь суда объявил:

– Господа судьи!

На судейское возвышение взошли трое – два полковника и епископ Адемар Монтейльский. Даже если бы у меня оставались какие-то иллюзии относительно исхода этого «процесса», при одном только взгляде на них я бы понял, что для моего друга все кончено. Лица обоих полковников были отмечены стигматами несгибаемой морали и полного отсутствия способности к сочувствию. Из тех, у кого один ответ на любой вопрос: «Военные не думают, а подчиняются».

Лицо епископа выражало благожелательность, но все знали, что он всего лишь флюгер, который всегда поворачивается, куда ветер дует. А сегодня на обвиняемого обрушится буря.

Судьи расселись, и секретарь громко приказал:

– Стража, введите обвиняемого!

Толпа заволновалась и зашепталась, когда двое военных полицейских подтащили к скамье обвиняемых человека, который никак не мог представлять большой угрозы для армии. Осунувшийся, плохо выбритый, со связанными руками и ногами бедолага, которого явно обрабатывали всю ночь, – только с величайшим трудом мне удалось узнать своего друга.

Однако это был он, Косола.

– Господи, что они с ним сделали? – выдохнул я.