Властитель мира

Петр Пустынник приходил сюда так часто, как только мог, даже в первые часы искусственного рассвета, как в этот день. Особенно ему нравилось подниматься на узкую галерею, идущую вдоль стеклянного проема в некотором отдалении от суеты командного поста, и вглядываться в межзвездные бездны. В этой абсолютной черноте было нечто завораживающее, словно перед ним простиралась гипнотическая ловушка, пытающаяся затянуть в свое нутро любого смельчака, достаточно безумного, чтобы бросить туда взгляд.

В первый раз Петр был удивлен тем, что не видит, как звезды перемещаются, надвигаясь на него, как это было в старых пленочных фильмах двадцатого века. Но даже на скорости в почти 80 процентов от световой невооруженным глазом заметить смещение невозможно. Расстояния слишком велики. Неизменно застывший звездный пейзаж иногда раздражал членов экипажа, поскольку создавал ощущение, что корабль стоит на месте. Однако Петр заметил, что если достаточно долго оставаться неподвижным и смотреть в пространство прямо перед собой, то удастся засечь перемещение звезд на периферии поля зрения. Естественно, речь могла идти об иллюзии, но ему это доставляло почти такое же удовольствие, как если бы он действительно увидел несущиеся ему навстречу звезды. Раздавшийся у него за спиной голос заставил его вздрогнуть и вырвал из мечтательной задумчивости:

Признан я находящимся под сильным подозрением в ереси, то есть что думаю и верю, будто Солнце есть центр Вселенной и неподвижно, Земля же не центр и движется.

Петр обернулся. Капитан корабля Гуго де Вермандуа тоже поднялся к нему на галерею и теперь смотрел на звезды, стоя рядом с ним.

– Галилео Галилей, – ответил Пустынник, раздосадованный тем, что позволил себе вздрогнуть на глазах у одного из членов Совета.

– Когда видишь такое невероятное зрелище прямо перед собой, – задумчиво продолжал Гуго, – голова кругом идет при мысли об ослеплениях прошлого, не так ли?

– Да, Галилей подвергся обращению, которое стало одной из величайших ошибок Церкви, это верно.

Пытаясь вернуть себе уверенность, Петр принялся разглаживать ладонью полы своего черного плаща.

– И тем не менее вполне возможно, что судьи того времени увидели в деяниях этого ученого мужа первый серьезный удар, нанесенный людской вере. И будущее некоторым образом доказало их правоту. Прошло шесть веков, и человечество истребило себя в чудовищном Армагеддоне, потому что утратило веру. Только возвращение к Закону Господа через воцарение Новой христианской империи и осуществленное Урбаном Девятым возрождение Dominium Mundi гарантирует нам сегодня мир под Его благостной защитой. В конечном счете, может быть, для миллиардов душ, истребленных сто сорок лет назад, было бы лучше, чтобы одна сгорела на костре шестью веками раньше.

– Разумеется, НХИ обеспечивает нам мир на Западе, но что происходит со всеми другими народами, которых мы еще и сегодня силой заставляем повсюду на Земле присоединиться к нашим догматам?

Петр глянул на Гуго и задумался, осознаёт ли капитан, что высказывания такого рода могут привести его прямиком в папские застенки.

– Это совсем другое дело, дорогой друг: мы сражаемся под знаменем единственного истинного Создателя всего сущего, и наш долг нести свет даже в самые враждебные края, вплоть до самих звезд… – Широким жестом он обвел всю расстилающуюся перед ними картину, дабы придать особую силу своим словам, и перешел на тон, свойственный скорее его проповедям, чем простому разговору. – Если бы все люди объединились в слове Христовом, Войны одного часа не было бы.

– Разумеется, Петр, – с дипломатичной улыбкой согласился Гуго, поняв, что позволил себе лишнее и высказал свои мысли с чрезмерной прямотой. – Но я наверняка утомил вас своей необдуманной риторикой, таков недостаток всех нас, французов, – мы слишком привержены рассудочности и словесным баталиям, не правда ли?

– Франция – картезианская[48] страна. Самая антиклерикальная из всех европейских предвоенных и, однако же, главный организатор крестового похода… Что вы на это скажете?

Если уж Петр во что-то вцеплялся, то не ослаблял хватку. Гуго надолго это запомнит.

– Не думаю, что в этом есть противоречие, – осторожно заметил он. – С тех пор как моя семья вновь утвердилась в своем сане, королевство обрело набожность, а государство в полной мере выполняет свой долг перед духовенством. Поэтому Святой престол, естественно, обратился к сеньорам Франции, чтобы обеспечить основную материально-техническую базу.