Властители Рима

Несмотря ни на что, во время нероний 65 года Нерон вышел на сцену Рима. Наверное, не приходится говорить о возможной непредвзятости судей, когда перед ними одним из претендентов на награду был полновластный император, но он состязался в пении и декламации наравне со всеми. Закончив же выступление, он, если верить Тациту, «преклонив колено, движением руки выразил свое глубочайшее уважение к зрителям, после чего, притворно волнуясь, застыл в ожидании решения судей. И римская чернь, привыкшая отмечать понравившиеся ей жесты актеров, разразилась размеренными возгласами одобрения и рукоплесканиями. Можно было подумать, что она охвачена ликованием; впрочем, эти люди, равнодушные к общественному бесчестью, пожалуй, и в самом деле искренне ликовали».

Римский плебс и римскую знать одолевали совершенно различные чувства. Не одобряли новшества и привыкшие к более строгим патриархальным нравам жители римской глубинки, оказавшиеся тогда в столице и увидевшие столь необычное зрелище. Раздражение провинциалов увеличилось за счет медвежьей услуги, которую оказали Нерону некоторые из его приближенных, переборщившие в своих заботах во что бы то ни стало обеспечить несмолкаемые овации, — «прибывшим из отдаленных муниципиев все еще суровой и оберегавшей древние нравы Италии и обитателям далеких провинций, приехавшим в качестве их представителей или по личным делам и не привыкшим к царившей в Риме разнузданности, трудно было спокойно взирать на происходившее вокруг них; не справлялись они и с постыдной обязанностью хлопать в ладоши; их неумелые руки быстро уставали, они сбивали со счета более ловких и опытных, и на них часто обрушивали удары воины, расставленные между рядами с тем, чтобы не было ни мгновения, заполненного нестройными криками или праздным молчанием». Для некоторых зрителей Неронии окончились трагедией — «многие римские всадники, пробираясь через тесные входы среди напиравшей толпы, были задавлены, а других, проведших день и ночь на своих скамьях, постигли губительные болезни» (солнечные удары?). При этом, по словам Тацита, «еще опаснее было не явиться на зрелище, так как множество соглядатаев явно, а еще большее их число — скрытно запоминали имена и лица входящих, их дружественное или неприязненное настроение. По их донесениям мелкий люд немедленно осуждали на казни, а знатных впоследствии настигала затаенная на первых порах ненависть принцепса». Возможно, Тацит здесь несколько сгущает краски, но попытки выслужиться перед императором на играх или, наоборот, свести с кем-либо счеты, конечно же, были.

Если неронии прошли именно так, как это описал Тацит, то далеко не все римляне улучшили мнение о своем императоре. Нерону же казалось, что он стал кумиром и лишь отдельные недоброжелатели занимаются злопыхательством по поводу его увлечений. Однако сказать, что Нерону вовсе не докладывали об обстановке в стране, тоже нельзя. Вскоре после вторых Неронии он наконец дает согласие на переименование месяца апреля в неронии. Тогда же май был назван именем Клавдия, а июнь именем Германика. Римская знать все еще бьща внешне послушна Нерону, но это переименование очень примечательно. Помимо возвеличивания своего собственного имени, Нерон напомнил всем, что он внук знаменитого и всеми любимого полководца Германика, подчеркнув тем самым, что и сам сможет повести в бой войска. Переименование же мая именем его приемного отца Клавдия должно было подчеркнуть легитимность его собственных прав на престол и заставить римлян забыть об участи Британника и Октавии.

Эти меры не устраняли первопричин недовольства оппозиции, и обстановка в империи становится все более напряженной.

Начало 66 года было отмечено раскрытием очередного заговора. Дело снова началось с доноса…