Властители земли

— Обещал, говоришь, случай не помню, но обещал, конечно, обещал! Не мог не обещать!.. Димитр, — продолжал он, повысив голос, — жилье — самая тяжелая проблема в районе. Будь у меня сто голов — не решу. Сто! А у меня одна, и на нее чего только не валится. Что делать? Жди.

— В вагончике?

— Сними частную.

— А кто меня пустит с двумя детьми?

— Да, не пустят, верно. И у нас не скоро все образуется… Один выход — иди к товарищу Кавракирову, проси его, если он скажет добро, я твое заявление передвину вперед и на следующем распределении…

— А зачем идти? Вы все знаете, и в заявлении написано.

— Зачем, зачем? — В голосе Домузчиева была уже злость. — Я думаю об одном, он предлагает другого, ты что, маленький? Неглупый человек, а простых вещей не понимаешь. Попроси. Но, — Домузчиев через силу и виновато усмехнулся, — о газете не вспоминай, рассердишь. Все на этом. Если он о тебе позвонит, я поперек дороги не встану. Еще что у тебя?

— Больше ничего, только…

— Ступай, работы много, не ты один у меня.

Димитр сказал до свиданья и вышел. Да, ты прав, говорил он сам себе, во всем прав, в принципе прав, и никто с тобой не спорит. Но к чему твоя правда, если она гроша ломаного не стоит? Ты прав, а квартиры нету.

Не забудет Димитр этот день, многое перевернул он в его душе!

Медленно шел он к вагончику. Жене ничего не сказал: ни куда ходил, ни что отвечено, ни о схватке с Симо, ничего, только протянул ей газету безо всякой радости. Она прочла. То ли радоваться, то ли пугаться — смотри-ка, о тебе пишут! Что ты гордый — неверно, но красиво. Почему неверно? Слова задели за живое. Гордиться может тот, у кого все есть, а тебе чем гордиться? А, отмахнулся он, не твоего ума это дело, читай дальше. Жена читала, и все больше охватывал ее страх: господи, что ты наплел, тебя же выгонят! Что теперь будет? Димитр вяло успокаивал: чему быть, того не миновать. Хорошо хоть, вздохнула жена, о Тончо не написали.

Позвали с улицы детей, сели ужинать. Столик не шире доски, назад не откидывайся — головой о нары стукнешься, а ребятам весело, нравится им тесный уют вагончика: от стола прямо в постель. Димитр жует, мысленно продолжая разговор с Домузчиевым. Многое надо обдумать, верить ли теперь Домузчиеву или нет. Верить хочется, ведь не накричал, не обманул, даже по-дружески объяснил, как такие дела делаются: через Кавракирова и так далее. Но как бы ни хотелось, по-прежнему все же не верилось; вывернулся Домузчиев перед ним наизнанку: в принципе ты прав, но лучше не будем этот вопрос обсуждать, смысла нет. Хочешь, иди к Кавракирову, только о статье не вспоминай. И вдруг неожиданно для самого Димитра и совсем неуместно раздался его неловкий дробный смешок:

— А ведь не так уж и плохо в вагончике, тесно, зато тепло и за квартиру платить не надо.

Жена поглядела на него с таким состраданием, что стало неловко. Но она, даже если и почувствовала что-то неладное, ничего не сказала. Димитр замолчал, ел и вспоминал, как Кирчо отвоевывал ему вагончик — и его-то получить было нелегко. Димитр уже готов был тогда вернуться в село, хоть и не прошла обида на Тончо, но устал ездить на рейсовых автобусах по тридцать километров утром и вечером, и он сказал Кирчо, всегда сдержанно-вежливому, тогда только что пришедшему на стройку молодому специалисту: или давай вагончик, или ухожу. Кирчо настоял, вагончик дали, лишь бы не ушел, такого плиточника, как он, попробуй найди!

— А меня учительница спрашивает, где живешь, я ей говорю: улица — вагончик, номер дома — вагончик, — вдруг поддерживает разговор старший, названный в честь деда Стояном; умный парнишка, все понимает.

— Улица вагончик, номер вагончик, — подхватывает младший, и оба заливаются смехом; мать велит им замолчать, но и ей смешно…. Потом говорит Димитру:

— Сходил бы ты все-таки к Домузчиеву.

— Схожу.