Влечение

Оставшись одна, Софи безудержно расплакалась. Ноги не держали ее. Она опустилась прямо на пол и отчаянно рыдала, зажимая рукой рот, чтобы подавить рвущийся из груди крик боли, а соленые безнадежные слезы горя и смертельной обиды лились безостановочно.

Она не знала, сколько времени это продолжалось. Сначала она и не пыталась успокоиться, но когда первый пароксизм горя прошел и она обрела способность думать, на помощь пришли свойственные ей чувства собственного достоинства и гордости.

Софи попыталась рассуждать здраво. Приходилось признать, что она оказалась безумно наивной, глупой и доверчивой. Иначе как могла она поверить в любовь и искренность Ива? Он ведь совершенно не знал ее. Просто она приглянулась ему, и он применил свой богатый опыт, чтобы соблазнить ее, использовать ее тело. Должно быть, ему не раз случалось так поступать, чтобы как-то утолить свои желания. Ведь он сам сказал, что его любовь к Катрин была безответной. Вот он и искал утешения на стороне. Разумеется, не было никакой любви. Лишь похоть и обман, вроде разговоров насчет обручального кольца.

Но в таком случае ей не остается ничего другого, кроме как скрепить свое сердце и подавить в нем любовь к Иву. И она сделает это, чего бы ей ни стоило. Наверное, она должна быть благодарна судьбе за то, что узнала истинное лицо Ива так скоро. По крайней мере, иллюзий у нее больше не осталось.

Вот только Софи не очень хорошо понимала, как будет жить дальше, день за днем, среди чужих людей, в чужом доме, в чужом городе. Если бы можно было бросить все, сбежать к родителям, найти утешения у мамы! Но она не могла так поступить, не закончив здесь дела и обманув доверие родителей. Значит, придется все выдержать здесь. Ничего, она заставит себя много ходить по городу и его окрестностям, благо тут было что осматривать. Только надо постараться выбирать такие места, где нет опасности встретить многочисленных родственников Ива или… его самого. И слезы снова заструились по ее осунувшемуся, потемневшему от страдания лицу.

Ив выскочил из дома Фернана, испытывая безумное желание что-нибудь разбить, сокрушить, стереть в порошок, чтобы разрядиться, дать выход переполнявшим его эмоциям. Такие вспышки бывали у него в далекой юности, правда, и тогда он не был способен сорвать свою ярость на другом человеке. Причинить боль кому бы то ни было, особенно женщине, он не мог. О чем сейчас даже жалел.

Вне себя от ярости, не видя ничего вокруг, он проскочил полгорода, пока хлынувший ливень немного не отрезвил его. Но и тогда он не остановился, а продолжал бесцельно брести по опустевшим улицам в сгущающейся тьме, погруженный в безрадостные размышления.

«Я собиралась все тебе рассказать, я хотела сделать это», — слышал он срывающийся голос Софи и видел ее дрожащие губы. Но как он мог верить ей, особенно когда выяснилось, что у нее эта проклятая ваза? А у нее еще хватило бесстыдства утверждать, будто ваза принадлежит ее семье!

Правда, в какой-то момент в глазах Софи появилось выражение, заставившее его… не то чтобы поверить ей, нет, скорее — усомниться в полной безусловности своей правоты. Но именно в этот момент она обрушила на него обвинения относительно его отношений с Катрин. И тогда ощущение собственной вины за то, что он скрыл правду от Софи, умолчал о своих былых чувствах к Катрин, вывело его из себя, и он сорвался. И вот к чему это привело!

Сейчас, уставившись прямо перед собой невидящими глазами, Ив восстанавливал в памяти все подробности их ссоры, слово за словом. Ярость его сама собой утихла, остались лишь бесконечная усталость, тоска и душевная пустота. Теперь он ругал себя за то, что был нетерпим и категоричен, что не прислушался к предостережениям внутреннего голоса. И в результате потерял то, что тщетно искал всю свою сознательную жизнь, — беззаветную, безоглядную любовь.

Долгие годы он воображал, что влюблен в Катрин. Вероятно, одиночество и порожденная им тоска толкали его на это. Но теперь он понимал, что это воображаемое чувство ничего общего не имело с любовью, которая обрушилась на него, когда он узнал Софи.

Настоящая любовь сбила его с ног, словно солнечный удар. Нахлынула, словно горная река в весеннюю пору. Сокрушительная мощь этой любви сделала его другим человеком. Рядом с Софи он порой не узнавал сам себя. Любовь к ней была…

Была… Горькая усмешка скривила губы Ива. Кого он пытался обмануть? Его любовь к Софи невозможно было изгладить из памяти простым усилием воли. Она оставалась с ним, как бы сильно ни были задеты его гордость и самолюбие. И что теперь ему оставалось делать?

Спустя полчаса он добрел до своего роскошного дома, который никогда еще не казался ему таким пустым, неуютным, безрадостным. Он машинально поплелся на кухню, обнаружил там наполовину приготовленный ужин и мрачно повыбрасывал все деликатесы в мусорный бак.