Вляп

  -- А, вот ты где, внучек мой яхонтовый, Хотенеюшка ненаглядный. Что ж это ты, к новому наложнику попрощаться зашёл, а к бабушке своей единственной и не заглянул?

   В комнате повисла тишина. Зловещая, напряжённая. И наконец голос Хотенея надо мной с едва сдерживаемой злобой:

  -- Ну прощай.

  -- Брысь, (это служанкам. Обе испарились мгновенно) Понравился мой подарочек? (это про меня)

  -- Приманить хочешь? Вели чтоб подлечили. Через седмицу - к себе заберу. Ещё что?

   И тут боярыня, этот монумент гегемона и царицы всего и всея, медленно сползла на колени.

  -- Хотенеюшка! Не гони, выслушай, дай хоть слово молвить!

  -- Ты уже тогда все сказала. Больше говорить не о чем. За подарок - спасибо. Пойду я.

   Господин начал подниматься с края моей постели, но старуха метнулась вперёд, ухватила за ноги и дёрнула. Хозяину пришлось сесть.

  -- Женись!

  -- Сдурела?!

  -- Женись, внучек миленький! Ты один из Укоротичей остался! Ты голова рода, ты один можешь спасти и продолжить.

  -- Иди ты, дура старая...

  -- На Гордеевой младшенькой...

  -- Охренела?! Ну точно из ума вышла. Да Гордей меня не только в зятья - он по одной улице со мной...

  -- (И уже спокойно, без всяких воплей, воев и причитаний) - Потому и говорю: выслушай. Спит? (это обо мне)

  -- Говори. Только - коротко.

  -- Коротко... Почему Гордей тебе горло готов перегрызть? Потому что весь Киев знает, что когда суздальцев резали, старшую Гордееву дочку, которая с мужем и сыночком маленьким в "Раю" жила, ты поял, плетью бил, и в Днепре утопил вместе с сыном, единственным внуком Гордеевым. И о том после сам пьяный хвастал. Так?

  -- Так.

  -- Лжа и поклёп.

  -- Ну ты стара даёшь! Ты-то здесь сидела, а на том берегу я был. Я там все эти дела своими руками делал, я это все своими глазами видел.

  -- Да плевать мне на твои ясные очи, внучек. Ты бабушку слушай. Твой батюшка Ратибор...

  -- С-сволота... Мог бы - еще раз зарезал.

  -- Цыц. Дурень. Мозгов нет, а туда же. Ратибор с Гордеем побратались. Гордей обещал отцу твоему выдать за тебя свою дочку.

  -- Пьяные они были.

  -- Пле-е-евать. Крест целовали. Свидетели-доводчики есть. Вот ты и поехал за Днепр отцова побратима дочку да внука выручать. Ну и пограбить маленько. Чтоб - как все. А поять-снасильничать ты её не мог, поскольку, как весь Киев знает, у тебя на девок и баб не встаёт. Только на малолеток вроде этого (это про меня).

  -- А я её не удом, я её топорищем.

  -- А вот про это, внучек, никто рассказать не может. А дальше все видели, как ты её из дома горящего вытащил.

  -- Выволок за косы.

  -- Спас от смерти лютой, огненной. А что за косы - так споткнулась, бедняжка, со страху. А у тебя вторая рука занята была - колыбельку с гордеевским внуком тащил. Ты чего его подхватил? Другие вон злато-серебро хватали. А ты люльку с младенцем.

  -- Да что под руку попало как крыша рушиться начала. Ловко у тебя получается... А дальше? Когда её в кровище, в рубахе разорванной - сиськи наружу - плетью к Днепру гнал?

  -- Что в рванье - так чтобы чужих глаз богатой да целой одеждой не приманивать. А плетью махал - так только для виду. Чтобы среди других не выделялась.

  -- Ну, а на пристани, когда я её с этой колыской на шее в реку скинул? Тоже скажешь - спасал-выручал да помыть решил?

  -- А вот этого, Хотенеюшка, никто не видал. Из тех кто ныне сказать может. А вот свидетель есть, и не один, который на Святом Писании поклянётся, что ты в то время на другом конце мостков был. Помнишь, я тебе велела кафтан коричневый попроще одеть? Поверх броней твоих? Так кафтанов таких в ту ночь... не один ты был.

  -- Та-ак, баба Степанида... А как после рассказывал-хвастал? Это-то многие слышали.

  -- Ну, внучек, это и вообще - плюнуть и растереть. Время-то какое было - не похвастай ты суздальской кровью, тебя бы наши же и порвали бы. Дескать - не повязанный, не замаранный - переметнутся хочет.

  -- Да уж. Ну и здорова ты, бабушка Степанида. Ну и удумала.