Ребёнок набегался по весенним лужам, кашляет, жар. Идти в церковь, молится, за последнюю медяшку заказывать молебен, ставить свечку, носить вериги? Или купить, согреть и дать дитяте горячего молока, малины? А если, не дай бог, умер? Иншалла, "на все воля божья". Или - "сам дурак, не досмотрел. Детям нужна целая, не дырявая обувь"? Церкви строить или антибиотики изобретать? На все-то ресурсов не хватит. Хочешь принять -- повторяй православный вариант "аллах акбар". "Научи дурака молится -- он и лоб расшибёт". Научишься. И долгое еще время будешь здесь дураком. Будешь расшибать лоб, выстаивать заутрени и обедни, вечери и всенощные. Будешь время своё, утекающую свою жизнь измерять прочитанными "Богородицами" и "Верую". Так и проведёшь свою жизнь -- на коленях, ползком, в молитве. Ибо жизнь человеческая земная есть лишь тяжкое испытание, ниспосланное нам господом. Классификационный заезд. Перед жизнью истинной, небесной. Чем скорее закончиться это тестирование -- тем лучше.
А еще - увешаться иконками, крестиками, обрегами... На грудь - мешочек с бумажкой. В бумажечке здешними каракулями что-то типа: "Не тронь стрела калёная, не коснись сабля булатная..." И верить, верить, верить. Истово, искренне, самозабвенно - это поможет, сохранит, спасёт.
Домовому - молочка в блюдечке. "Чур-чур, поиграй и нам отдай". Баба с пустыми вёдрами - дороги не будет, чёрная кошка - поворачивай, соль рассыпали - придумай повод для ссоры. И еще десятки, сотни...
Кто-то из отцов-мыслителей Русской православной церкви писал в начале 20 века: "Сила и распространённость сих примет и предрассудков среди народа русского столь велика, что следует говорить не о вере с некоторыми суевериями, а о двоеверии русском."
Может, и не слово в слово, но о двоеверии - точно помню. Так это после семи с лишним веков христианской проповеди от моего нынешнего времени. А сейчас, вот прямо тут -- вообще. И мне во все это надо верить. Причём как неофиту - вдвое. Искренне, ежечасно, всей душой, каждую минуту... И, вполне возможно, от этого помереть. От какого-нибудь там сглаза или отворота с наворотом. От заговора, который отнюдь не есть группа лиц, составляющих и реализующих замысел преступного деяния, а тряпка с мусором, которую, например, мои дамы недостаточно глубоко запинали в общественном сортире.
Либо - не верить. Послать все эти идиотизмы с маразмами. Опять-таки - искренне, от души. Тогда... Тогда я в этом мире - чужой. Поскольку - "все туда, а я обратно". Все - в церковь, а я - дело делать. А они что - бездельничают? Они там самое главное делают -- богу молятся. "Ибо все в руце божьей. И даже волос с головы не упадёт без божьего соизволения". Они там это "соизволение" на коленях, в слезах... А я, дурень, почему-то сам, в меру собственного разумения...
Вообщем, все от бабы с пустыми вёдрами подальше, а я к ней поближе и под рубаху. И плевать что там в вёдрах...
И сыпется вся ассимиляция. Включая моё обретённое в этом мире место и путь служения. А если я этот мир не принимаю, то и он меня... По левой ноге прошлась... нет, не судорога, так, воспоминание о судороге. Об одной из судорог. От которых я просыпался и кричал, выл в подземелье, в темноте, в одиночестве, сам себе...
Стоп. Как сказала Скарлет О'Хара: "Я подумаю об этом завтра".
А на завтра, вздрюченные вчерашним событием служанки, начали форсировать моё выздоровление. Фатима, при своём гаремно-служивом происхождении-воспитании, естественно, оказалось кое-какой массажисткой. Гаремного толка. Когда эта башня ходячая взгромоздилась мне на поясницу, я, было, решил - все.
Но под присмотром Юльки процесс пошёл. Меня даже перевернули на спину и прошлись и с этой стороны. Глубоко и вдумчиво. С комментариями и пожеланиями. И по отсутствующему брюшному прессу и по очень "не очень" бицепсам с трицепсами. А что Фатима сделала с моими постоянно после темницы сводимыми судорогой бёдрами и икрами... В сочетании с аналогом "вибротокса", который Юлька варила на основе яда той самой недавно обсуждаемой гадюки обыкновенной - полное расслабление и тепло по всему телу.