Вляп

   На моих лодыжках Саввушка совсем недавно "правёж" исполнял. Так-то они уже нормально - ходить можно спокойно. Только с боков на них нажимать не надо. Так что я сразу взвыл, лицом - в стол, ножки - в стороны, "шёлковый" - делай что хошь. Хотеней, был бы сам-один, с пьяных глаз-то и сделал бы. Да на вскрик мой выскочили из соседней комнаты две мои служанки. Удалились они, вишь, по скромности своей. А тут Юлька на Хотенея как курица от цыплят на коршуна, и Фатима сбоку молча его за рукав. Хотеней и оглянутся не успел, как у него уже шапка на голове, и сам он уже в дверях. И все кланяются, благодарят, просят еще заходить... Дверь на засов, на мне бегом рубаху переменили, до постели довели, спать уложили. Только они вышли - я в слезы. Взахлёб. Не от боли - привык уже, притерпелся. От обиды. Я его так ждал, я так хотел, чтобы он со мной посидел, чтобы мы с ним по-людски поговорили, чтоб я узнал - что ему любо, что нет... А он... заявился, пьяный, мокрый, грязный... Напачкал тут, кинул побрякушку какую-то, и сразу - за задницу хватать и подол задирать. А поговорить, о делах своих рассказать, о моих успехах послушать. Да просто - поласкаться, подготовить меня... А он... Даже тулуп не снял, прямо в сапогах, руки ледяные, пальцы железные - как на конской узде скрючило, так и ко мне под рубаху лезет...

   Вообщем, подушка промокла насквозь. Только я успокаиваться начал - заявились служаночки мои. Фатима сходу ругать начала: Господин к тебе приехал, а ты будто не рад. Как идол деревянный - ни улыбается, ни ластится. Да кто ты, а кто он. А плетей не хочешь? Хоть на кобыле, хоть у столба. Привяжут за ручки, подтянут, чтоб на носочках и... это тебе не пальцы, пусть холодные да скрюченные, а плеть господская. От неё скоро жарко станется. Уж она-то не скрючена, а вот от неё-то так скрючит, что и до смерти не разогнёшься.

   Тут я снова зарыдал. Не сколько от страха перед болью, после Саввушки меня болью... сильно не испугаешь. Сколько от стыда, разденут, подвесят, пороть будут. А тут вся дворня сбежится, глазеет, зубоскалит. Ещё, поди, Корней этот противный явится... Вот, дескать, я же говорил... А как перед Саввушкой стыдно... Осрамил учителя. Он так со мной возился, учил, доверился, я же клялся - из воли господской не выйду, служить буду искренне, истово. Нет выше блага, чем желание господина исполнять. Говорил же он - случится случай. А я вот... и без всяких пыток там или мучений... А Хотеней.... он же не со зла... Я же его люблю... А сам - как дурак, как дура последняя...

   Тут Юлька вступила. Фатиму с её страхами да пугалками отодвинула. Жалеть меня начала, непутёвого, успокаивать. Видать, есть все-таки национальные различия, "особенности русского национального характера" в гаремной психологии. У нас тут - "загадочная русская душа". Ты ее только погладь - она тебе навстречу, на ласку - вся развернётся. Юлька меня по голове погладила, слезы вытерла. А я еще пуще залился. А как перед ней стыдно-то... Она меня из под топора вызволила, от смерти выходила, сюда привезла, в хороший дом устроила. Да на такое место - только мечтать можно, ходи себе - в ус не дуй, как сыр в масле катайся. Даже и думать нечего - одно дело босиком за сохой да по холодной земле, а другое - в тёплых носочках да по скоблёному полу. И сейчас старается - уму-разуму учит. Всякие отвары, мази делает. Руки у неё вон... язвы да царапины. А она уж немолода, ей-то уже надо бы куда-то прилепится. В богатый дом, в теплое место. Вот нашла мальчонку, подобрала, выходила, пристроила. Надеялась на старости лет будет место где косточки больные в тепле сохранить. Все на меня поставила. А я со своей глупостью-недотрогостью... А ей теперь куда? Назад в свою избушку в сырую да грязную? А там даже курей нет - всех мне на лечение пустила. Одни тараканы стадами шарахаются.

   Мысль о шарахающихся стадах тараканов меня несколько... отвлекла.

   Прислужницы уловили смену настроения и перешли к "разбору полётов" в предыдущем инциденте. Профессиональному. Ой какой я глупый, сколько всего не знаю, не умею...

   Грязь, говоришь? А ты на улицу глянь - весна, снег везде сошёл, к нашему крыльцу посуху не подойти. А господин не поленился, по этакой грязи, сам... Другой бы тебя, дурня, заставил к себе бегом бежать, тебе бы ножками все это месить. А он сам... А ты нос воротишь от такого счастья.

   А что пол затоптан - так на то служанки есть. Тебе, что ли, на коленях ползать, доски песком речным оттирать? Или тебе рук холопских жаль? Так не нажалеешься. А что тулуп мокрый был - глянь за дверь - то дождь, то туман. И про побрякушки... Ну ты совсем дурной. Да каждый хозяйский подарок - хоть что - честь, внимание, забота какая. Тут куда как поумнее тебя служат. Если раз в год ношенное платье к празднику - радость. А тебе ни за что - такое. Серьги золотые. Да это разве что жене, да и то - за рождение сына-первенца. А ты кто? Ты что, девять месяцев носил, от всякого запаха блевал, криком кричал когда по живому рвался?