А уж если не под присмотром, то под «прислухом» — постоянно. Потому что со звукоизоляцией здесь… И дело даже не в любви слуг к подслушиванию, а в простом рефлексе. Как у матери на младенца: а вдруг позовёт, а вдруг заплачет. Кряхтит, ворочается — животик пучит.
Крепко вбиваемое в здешних женщин правило: «лежи — молча» — от общедоступной акустики.
А этикет процедуры утреннего одевания? — Точнее: переодевания. Поскольку при здешних сквозняках и динамике остывания печей…
Ко сну переодеваются. Меняют дневную рубаху на ночную.
Как в «Анжелике»:
— Где он?
— Здесь никого не было.
— И поэтому вы спите нагая?
А обогреватель типа «джигит» уже отработал свой ресурс и выпрыгнул в окошко.
А утром всё одевается обратно. Является в спальню к молодой герцогине или, там, графине толпа народа.
— С добрым утром, милостивая госпожа. Утро красит нежным светом стены древнего кремля. Петушок давно пропел. Пора вставать.
Вытаскивают девчонку из постели, стаскивают с неё всё, в чём спала-почивала, и начинают крутить перед народом. Вот, дескать, та самая, что и вчера была.
— Ни сглазу, ни подмены. Роги не выросли, копыта не стучат. Животик не выпячивается. Но — может, какие её годы. Кудряшки понизу — не вытерлись, не вылиняли. Жена — мужу верная, не гулящая. А на попочке прыщик вскочил. Ой, беда-то какая! А где у нас тут главный лекарь придворный? А позвать-ка сюда дурня старого! А ты, милая, постой, постой пока так. Вот сюда вот, за спинку кровати. Чтоб низок твой светлейший не выставлять. На всенародное обозрение. Скромница она у нас, истинно христианского смирения. И грудки локотками можно прикрыть. Правильно, как, там, у отцов церкви-то: целомудрие и благочестие.
А вокруг, кроме десятка слуг обоих полов, куча донов с сеньорами. Как по этикету положено. Кто усы крутит, кто глазами ест. И каждый выполняет роль, согласно дарованным его роду правам и привилегиям.
— А сейчас благородный дон Педро из третьего ряда выйдет сюда и, согласно праву, предоставленному его прадеду, наденет на герцогиню левый чулок.
Подходит этот, ещё не похмелённый после вчерашнего, дон Педро, рухает перед герцогиней на колени, распространяя запах пота, чеснока и бормотухи, и начинает своими, немытыми после недавнего посещения сортира, липкими потными ручонками надевать на герцогиню чулочек.
Это хорошо, если чулочек коротенький — под колено. А если до самого верха? А подвязки завязать — право и обязанность другого дона. А потом другая пара — на другую ногу.
— С добрым утром, аристократка. Тебя уже всю облапали? Все присутствующие? Или кто манкирует своими обязанностями-привилегиями подержаться за…?
И это она ещё за спинкой кроватной стоит, скрывает свои ноги от остальной широкой публики. А вот если она ещё и ноги показала…
Как говорили там и тогда: «Если женщина показала ноги — она согласна».
Только кому из десятков присутствующих предназначается это согласие? Если тебе и ты угадал — наслаждайся. А если сунулся, а оно — «не для тебя цвету»? Тогда раздражённо цитируй отцов церкви: «Женщина есть сосуд мерзости и руки её — силки дьявола». Хотя, в данном случае, я сказал бы — ноги.
На Руси этого нет. Всё-таки — Восток. В «продвинутом», «вятшем» доме — раздельные мужская и женская половины. И на женской — ни слуг мужского пола толпами, ни всяких вассалов. Госпожу одевают служанки и барыни с барышнями. Сенные. Которые в сенях, в прихожей, значит. И крутят молодую госпожу не перед похотливыми взглядами всяких фонов с сэрами, а под очень внимательными — дам. Что тоже…
Тут у нас с моим, с Хотенеем получается очень интересный поворот. Поскольку я, по легенде — «княжна персиянская» и любимая наложница господина, то будет естественно, если я буду жить на женской половине. И — «комнатная собачка с функциями горничной» — буду прислуживать госпоже.
Например… одевая ей чулочек… до самого верха… и завязывая у того самого… верха — подвязку. А ручки у меня чистенькие, пальчики длинненькие, за всё задевают-трогают… Молодая госпожа ещё и летничек не набросила, а уже вся… раскрылась, набухла и соком исходит.
И как тут быть и что тут делать? За господином посылать без толку — он с утра к княжьему столу ускакал, службу править. Да и некого послать — госпожа всех служанок с поручениями разослала… ещё когда процесс завязывания подвязки перекинулся на вторую ножку. А дышит она уже так… глубоко. Губки у неё так… полуоткрывшиеся… А глазки наоборот — такие… полузакрывшиеся. И тут мы с ней переходим к процессу выбора утреннего наряда с постоянным сниманием-одеванием чего там они носят, поправляния и подвязывания… А госпоже наряд выбрать — не просто. Много чего надо… надеть… и — снять… И я её глубоко… понимаю. Как княжна персиянская — боярыню святорусскую… Всей… душой. И, отчасти — телом… Всё глубже и глубже… И — разностороннее… Так что, доводим мы друг друга до полного… понимания, изнеможения и удовлетворения.