Совместное письмо союзных императоров к британскому королю было передано ему посланниками обеих держав 12 октября. Ответ на него от 28 октября выражал готовность войти в предлагавшиеся переговоры, если к участию в них будут допущены король Швеции и испанское правительство, действующее именем короля Испании, который был тогда пленником в руках Наполеона. «С Испанией, – гласила британская нота, – Его величество не-связан никаким документальным условием; но Его величество, пред лицом всего мира, связан с этой державой обязательствами не менее священными и имеющими, по убеждению Его величества, не меньшую силу, чем самые торжественные договоры». Этот ответ по крайней мере в одном отношении, а именно – по его ничем не вызванной резкости, заслуживал суровой критики. На ту часть письма двух правителей, которая приписывали претерпеваемые континентом лишения прекращению морской торговли, нота возражала: «Нельзя ожидать, чтобы Его величество слышал с чрезвычайным сожалением, что система, имеющая целью уничтожение торговли его подданных, отразилась рикошетом на ее авторах или на ее орудиях». Тем не менее невозможно удержаться от удивления перед отважным поведением одинокой державы, владевшей морем, в борьбе с двумя могущественными правителями, которые разделяли между собой господство на континенте, или не признать того благородства, с которым она, при подавляющем неравенстве против нее шансов, теперь – как и всегда во времена Питта – отказывалась отделять свое дело от дела своих союзников. Решение британского правительства было оповещено Европе путем публичной декларации, помеченной 15 декабря, которая, выражая обычную для британского правительства твердую решимость, явно обнаруживала испытывавшееся им чувство недоумения по поводу упорства континента под ярмом, какое он нес.
Предложение допустить испанский народ к участию в переговорах было отвергнуто как Францией, так и Россией. Наполеон, возвратившись между тем в Париж, опять оставил его 25 октября для принятия командования над армиями, которые – при численности свыше трехсот тысяч человек, всех родов оружия, – или вошли уже в Испанию, или быстро стягивались к ней. 8 ноября он перешел через границу, а 4 декабря Мадрид сдался. Раз северная Испания была покорена, раз столица пала без серьезного сопротивления, а политический престиж восстания получил серьезный, если не безнадежный удар, император теперь предполагал разделить массу солдат, которые до сих пор действовали под его собственным верховным начальством. При дезорганизованном и беспомощном состоянии испанского народа, при доказанной слабости и неспособности случайных правительств могло быть оправдано рассеяние сил, которое при другом положении дел было бы неблагоразумным. Корпуса под начальством маршалов Наполеона должны были попытаться покорить южные провинции полуострова, тогда как подавляющая сила, под его личным начальством, должна была пересечь границу и водрузить его знамена в Лиссабоне, чтобы исполнить хвастливое обещание, данное им перед оставлением Парижа. От этого решения он должен был отказаться вследствие внезапно полученного известия, что небольшой отряд британских войск под начальством сэра Джона Мура – который по его предположению отступил к Лиссабону и которого он думал прогнать там на суда – порвал связь с этим городом и смелым движением на север угрожает его собственным сообщениям с Францией. По получении этих вестей, 21 декабря, он сейчас же изменил свои первоначальные намерения в виду необходимости выбить из позиции и выгнать из Испании этот маленький отряд. Таким образом, Наполеон был сбит со своего пути, и Испания была спасена в самый критический момент незначительной армией, которая пришла с моря. Она осмелилась на такое движение потому, что знала, что, при неизбежном отступлении, найдет в море не непроходимый барьер, а гостеприимное убежище – в сущности, можно сказать, свое собственное владение. Полуостров выиграл время для отдыха, которого Наполеон никогда не давал неприятелю, если не бывал вынуждаем к тому, силой обстоятельств; и случай, таким образом потерянный им, уже никогда более не повторялся.