Теперь Наполеону предстояло во что бы то ни стало добиться действительного осуществления тех мероприятий, под которыми он заставил подписаться побежденных противников для поддержания своей Континентальной системы. Это вызывало усиленную личную бдительность с его стороны и настойчивое повторение требований, на что он находил неоспоримое основание в энергичных выражениях своих договоров с приморскими державами. На континенте, за исключением Пиренейского полуострова, за Венским договором последовал разорительный мир, который продолжался почти три года. Император возвратился в Фонтенбло 26 октября и сейчас же приступил к мероприятиям, путем которых надеялся покорить Великобританию, но которые неуклонно вели его, шаг за шагом, к собственному окончательному падению. Французская армия была выведена из Южной Германии, но не сразу, а постепенно, оставаясь подолгу в различных завоеванных или союзных странах, для того чтобы облегчить казну императора от расходов на их содержание, согласно неизменной политике Наполеона. Эвакуация была закончена не ранее 1 июня 1810 года. Сто тысяч человек, по преимуществу новобранцы, были направлены в Испанию вместе с императорской гвардией – обыкновенно «предтечей» самого императора, но лучшие войска, закаленные корпуса Даву и Массены, были сохранены для Северной Германии и голландских границ, с тем чтобы заставить население подчиниться требованиям континентальной блокады. Сам Наполеон не пошел в Испанию, и утомительная война шла там вяло, хотя и не без проблесков большей или меньшей энергии, в зависимости от качеств различных военачальников. Последним недоставало единства цели и согласия в действиях, так как не сдерживаемая отсутствующим Наполеоном взаимная ревность мешала им выполнить трудную задачу, которая требовала от каждого из них полного напряжения сил. Вокруг Лиссабона Веллингтон построил линию укреплений Торрес-Ведраса и таким образом поставил ногу на позиции в глубине полуострова так прочно, что все французские армии не могли пошатнуть его, пока великобританский флот стоял у него за спиной, обеспечивая ему сообщения и отступление; но Наполеон об этом ничего не знал.
Прежде всего было" необходимо привести к концу Испанскую войну, и император был глубоко озабочен этим, но Континентальная система все еще стесняла его и не позволяла ему сосредоточиться на чем-либо другом. «Дюрок уверял меня, – пишет Бурьен, – что император неоднократно высказывал сожаление о том, что втянулся в Испанскую войну; но с тех пор, как он должен там сражаться с англичанами, никакое соображение не могло бы заставить его прекратить эту войну, тем более что все, что он тогда делал, должно было защищать честь Континентальной системы…» Наполеон сказал Дюроку однажды: «Я не стою более за то, чтобы Жозеф был королем Испании, да и сам он мало интересуется этим. Я посадил бы туда первого попавшегося, если бы он мог только закрыть порты Испании для англичан». Военное положение в Испании настоятельно требовало собственного присутствия Наполеона – без последнего война была нескончаема. «Испанская язва», как он сам метко назвал эту войну, высасывала и людей, и деньги; и центром затруднений был Лиссабон, в котором британская морская сила нашла наконец удобное место для того, чтобы «запустить оттуда свои когти в бок Наполеона и непрестанно терзать его рану». Но император не мог решиться ни прекратить борьбу, ни принять на себя лично руководство ею. Испанцы и португальцы, при господствовавшей на полуострове анархии, могли мало содействовать британской торговле в качестве потребителей; тогда как на севере Европы, от Голландии до С.-Петербурга, хотя и согласившемся номинально на требования Наполеона, блокада нарушалась везде благодаря пассивному отношению и даже потворству администрации. Таким образом здесь, по мнению Наполеона, была область, в которой следовало поражать Великобританию. Пиренейский полуостров требовал от нее расхода людей и истощения казны, пополнять которую она могла лишь «собиранием дани» в торговых сношениях с Северной и Центральной Европой. Император поэтому решился поддерживать всеми силами как Пиренейскую войну, так и северную континентальную блокаду, – разделить свои силы между этими двумя целями, вместо того чтобы сосредоточить их на которой-либо одной и отдать свое непосредственное внимание Северу. Таким образом, именно морская сила Великобритании, презирая везде его усилия, вынудила его ступить на поле, которое выбрала сама, «соблазнила» его – до тех пор подававшего великий пример сосредоточения сил – разбросаться и привела его на путь, который в конце концов не дал ему иного выбора, как между отступлением в сознании своей немощности или движением вперед к верной гибели.