Влияние патриотических заявлений русского народа на европейское общественное мнение

Благородный лорд, — сказано по поводу заседания 8 мая в газете "Daily News", служащей органом графу Росселю, — благородный лорд совершенно уместно сослался на возбужденное патриотическое чувство русского народа. Польское дело не есть спор между деспотическим правительством и народом, ищущим свободы. Провинция за провинцией шлют своему Царю доказательства решимости его подданных отстаивать целость и неприкосновенность его владений. Спор идет между народом и народом, а нет в мipe народа, в котором национальное чувство было бы так сильно и крепко, как в русском народе.

Высокий и зрелый патриотизм нашего общества далек от так называемого квасного патриотизма. В справедливом чувстве удовлетворенной народной чести оно не станет хвастаться тем, что застращало Европу, показав ей кулаки. Достоинство и значение патриотического чувства заключаются прежде всего не в проявлении грубой силы, а в проявлении нравственной силы, свидетельствующей, что народ чувствует и знает себя и верит в свое существование. Европа презрительно относилась к нам не столько потому, что считала нас материально слабыми, сколько потому, что мы как-нибудь подали ей повод считать нас нравственно упавшим, духовно умершим народом. Теперь же Европа оказывает нам уважение не потому, что мы напугали ее, а потому, что мы напомнили ей, что она имеет дело не с мертвым, а с живым народом и что надобно еще прежде потрудиться умертвить его, чтобы спокойно поделить его остатки. Какого уважения могло бы ожидать то общество, которое оставалось бы равнодушным в то самое время, когда метался жребий о его политическом существовании? Можно ли было бы ожидать чего-нибудь путного от народа, который проспал бы решение вопроса о своих судьбах и предоставил бы случайным обстоятельствам распорядиться за него? Куда был бы годен такой народ, и какое значение могли бы иметь те реформы, которые совершаются в его жизни и которые должны открыть новую эру его исторического существования? Апатия в настоящее время была бы нашим смертным приговором. Европа очень хорошо понимает это, и она воздала нам должное уважение, убедившись, что народ наш и жив, и не спит.

Каждому русскому будет приятно встретить в словах британского министра одушевленную хвалу, возданную характеру нашего Императора, его великодушию и в то же время твердости и энергии, с которыми он исполняет свои великие предначертания во благо России. Граф Россель коснулся освобождения крестьян, — и в этом месте он допустил только одно неточное показание, сказав, что русское дворянство было против отмены крепостной зависимости: нет! нигде ни одна великая мера не встречала столь мало оппозиции в заинтересованных лицах, как освобождение крестьян в русском дворянстве, и все затруднения этого вопроса касались не личного освобождения крестьян, а только права поземельной собственности. "Мы не можем предполагать, — сказал граф Россель, — мы не имеем права предполагать, что Государь, совершивший столь великое дело, и совершивший его по собственному побуждению, а не вследствие чего-нибудь похожего на вынуждение или на восстание, чтоб он по отношению к другой части своих подданных был одушевлен каким-нибудь другим желанием, а не желанием их блага".

Впервые опубликовано: "Московские Ведомости". 1863. 4 мая. № 96.