Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны

Мурад эль-Фаллат, один из слуг Арари, заявил, что на самом деле это он убил монаха по приказу хозяина в присутствии других обвиняемых, а останки сбросил в канализацию. Хотя его слова противоречили показаниям Соломона, Шериф-пашу и Ратти-Ментона это не волновало. Они перекрыли водопровод, обыскали канализацию и возле лавки мясника в грязи и отбросах нашли остатки хрящей, мяса и костей – и кусок ткани, обрывок, как им показалось, монашеского капюшона. В Дамаске не нашлось врачей, которые бы вне всяких сомнений установили, чьи это останки – животного или человека, а если человека, то именно отца Томазо, и никого иного. Один врач сказал, что это баран. Ратти-Ментон, однако, удовлетворился тем, что это останки священника. Он велел собрать их и похоронить с приличествующими христианину обрядами.

Сирийским властям думалось, что дело практически закрыто. Но где же кровь? Шериф-паша с новой яростью обрушился на заключенных. Тюремщики опять взялись за палки и штыки. И вновь полились признания. Кровь в бутылке у Моисея Абулафии, сказал один. Тогда Шериф-паша взялся за Абулафию, но тот все отрицал. Его избили палками по пяткам. Сто ударов. Двести. Тысяча… но все без толку. Наконец, под новой пыткой он, задыхаясь, пролепетал, что бутылка лежит в ящике в его доме. Где в доме? В каком ящике? Абулафия был слишком слаб, чтобы ходить, и четыре солдата отнесли его в дом. Стали искать ящик. Нашли только крупную сумму денег. Абулафия надеялся, что губернатор удовольствуется деньгами вместо крови. Но Шериф-паша, на которого наседал Ратти-Ментон, был настроен слишком решительно, чтобы остановиться даже за взятку. Абулафию тут же отнесли назад в тюрьму. Там из него чуть не выбили последние остатки жизни, пока он не согласился принять ислам. Двое заключенных умерли под пытками. Остальных Ратти-Ментон потребовал казнить.

Дамасские евреи пришли в ужас. Те, кто мог, бежали. Остальные сбились в кучу, беспомощные, обезумевшие от страха. Султан был слишком далеко, чтобы чего-то добиться. От Мухаммед-Али-паши помощи ждать было нечего. А сами они были слишком сломлены, слишком слабы и слишком малочисленны.

В довершение всего родосских евреев – Родос тогда входил в состав Османской империи – обвинили в похищении и убийстве в ритуальных целях ребенка-христианина. Там судебное следствие все же установило истинные факты дела и оправдало евреев, хотя некоторым из них пришлось посидеть в тюрьме и испытать на себе избиения и пытки. Следствие заняло несколько месяцев, и все это время антиеврейские настроения были очень сильны. В Бейруте и Смирне прошли погромы, и дамасские евреи жили под дамокловым мечом массовой резни.

В феврале и марте британская пресса эпизодически сообщала новости о постигшей их беде. В апреле в контору фирмы «Н.М. Ротшильд» пришел призыв о помощи от главного раввина Константинополя с изложением хроники событий. Барон Лайонел сразу же озвучил его на заседании Совета представителей британских евреев.

Заседание проходило в Гровенор-Гейте, в доме сэра Мозеса Монтефиоре на Парк-Лейн, под председательством Джозефа Гаттереса Энрикеса. Среди присутствующих, помимо Монтефиоре и Лайонела де Ротшильда, были Джейкоб Монтефиоре, Исаак Лион Голдсмид и его сын Фрэнсис, А.А. Голдсмид, Дэвид Саломоне (будущий лорд-мэр Лондона), Мозес Мокатта, Айзек, Генри и Луис Коэны, С.Дж. Уэйли и Хиам Геделла. Одни были из ашкеназов, другие из сефардов. Почти все приходились родственниками Монтефиоре. Также присутствовал месье Адольф Кремьё, ведущий французский юрист и будущий министр юстиции, вице-президент Центральной консистории французских израильтян (примерный французский эквивалент Совета представителей британских евреев). Президентом консистории был (и остается) представитель семейства Ротшильд.

Делегация в составе Энрикеса, Ротшильда, двух Монтефиоре, трех Голдсмидов и Дэвида Саломонса обратилась к лорду Палмерстону на Даунинг-стрит. Палмерстон отнесся к ним с большим сочувствием и пообещал применить все свое влияние, чтобы воздействовать на султана и Мухаммед-Али-пашу для свершения правосудия.

Австрийский консул в Дамаске господин Мерлато сострадал и оказывал помощь евреям и более чем скептически глядел на тактику Ратти-Ментона и все его манипуляции с этим делом. Австрийский канцлер Меттерних направил письмо Мухаммед-Али-паше, призывая его к милосердию.

Паша, обеспокоенный создающимся давлением, обещал провести непредвзятое расследование. Кошле, французский консул в Александрии, выразил протест, и свой голос к нему прибавила в Париже клерикальная партия депутатов. Расследование отменили.