Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны

Лондон был оскорблен. Вопрос поднимали в палате общин, и сэр Роберт Пиль[22] потребовал, чтобы правительство оказало давление на сирийские власти ради торжества справедливости. По всей стране поднимались протесты. 3 июля многочисленная демонстрация прошла у Мэншн-Хаус[23]. Среди выступавших были лорд-мэр сэр Чепмен Маршалл, Джон Абель Смит[24], Сэмюэл Герни, Дэниэл О’Коннелл и поэт Томас Кэмпбелл. Оратор за оратором поднимались, чтобы осудить дамасские зверства и выразить свои симпатии евреям. Но симпатий было недостаточно.

Монти, который к тому времени сменил Энрикеса в качестве президента Совета представителей, постановил, что осталось только одно – лично встретиться с Мухаммед-Али-пашой. Кремье согласился ехать вместе с ним.

В 1833 году Мухаммед-Али-паша захватил Сирию, отобрав ее у своего турецкого государя. Через семь лет провинция восстала против его правления, и султан, увидев возможность отомстить за прежнее поражение, двинул войска на юг, но снова был разгромлен. Его флот сдался. Его армию загнали в Анатолию. Ему пришлось обратиться за помощью на Запад. Палмерстон, обеспокоенный французским вмешательством в египетские победы, твердо решил приструнить Мухаммед-Али-пашу. 15 июля в Лондоне была подписана Конвенция по умиротворению Леванта между Великобританией, Россией, Австрией и Пруссией. Эта конвенция поставила Мухаммед-Али-паше ультиматум – уйти из Анатолии и помириться с султаном, либо ему придется иметь дело с альянсом европейских держав. Чтобы продемонстрировать серьезность намерений, Палмерстон приказал военной эскадре под командованием адмирала Стопфорда блокировать сирийское побережье.

Вот в такой-то напряженной и сумбурной ситуации Монтефиоре и готовился к своей миссии. Его вновь принял Палмерстон и пообещал ему любые рекомендательные письма, а незадолго до отъезда его приняла у себя королева. 4 августа в сопровождении леди Монтефиоре и группы специалистов по восточным делам и других помощников он высадился в Александрии.

Он сразу же поспешал встретиться с главными раввинами города, чтобы узнать новости из Дамаска, и посетил британского консула полковника Ходжеса, а также французского, австрийского и прусского консулов и в конце направился в русское консульство, но оказалось, что консул уже в кровати и спит. Монтефиоре вернулся к себе в гостиницу в 2 часа ночи и встал через три часа. В восемь часов утра, одетый в платье шерифа[25] лондонского Сити (эту честь ему оказали за несколькими годами ранее), в сопровождении полковника Ходжеса он явился к Мухаммед-Али-паше.

При нем была длинная петиция, однако паша принял его без большого энтузиазма и в этот раз и во все другие, которые ему удалось устроить. Мухаммед-Али был готов разговаривать на любую тему, только не о Дамаске, и в конце концов Монтефиоре собрал консулов всех главных европейских держав, кроме Франции, и представил свою петицию через них. Это произвело немедленный эффект, и паша предложил отпустить заключенных евреев из тюрем и забыть всю эту печальную историю. «Они хотят замести под ковер это чудовищное дело, – сказал Монтефиоре. – Я на это никогда не пойду».

Он провел уже две недели под жгучим солнцем Александрии, бегая от консула к консулу, из дворца во дворец, устраивая встречи, составляя петиции, и все это практически без толку. Мысль о дамасских пленниках не давала ему покоя. Надвигалась угроза войны, и все это вместе – напряжение, зной, общее чувство фрустрации – высасывало из него силы и терпение.

Тогда Кошле выдвинул план. Он предложил, чтобы паша заявил, будто бы Томазо убили те евреи, которые умерли в застенках, по каким-то своим личным мотивам, а тех, кто уцелел, выпустил как невиновных и сделал публичное заявление о том, что в еврейской религии нет разрешения использовать человеческую кровь. Монтефиоре на миг лишился дара речи. Ни за что не согласится на такой план, вскричал он. Не позволит, чтобы людей, которые уже мученически погибли, вдобавок обвинили в преступлении, которого они не совершали, да и не могли совершить.

Его объяли такие горькие чувства, что он хотел было пойти прямиком к паше и высказать ему все, что думает. Кремье удержал его. Британский флот находился у побережья возле Бейрута, собираясь высадиться. Это было не самое подходящее время для демарша.

Лето становилось все жарче и душнее, но Монтефиоре все носился туда-сюда по жаре. Леди Монтефиоре падала в обмороки и слегла с лихорадкой, которая лишь усилила тревоги ее супруга.

Началась лихорадочная дипломатическая активность. Капитан британского корабля «Беллерофон» явился к сэру Мозесу и предложил доставить его с помощниками на борт; он в любой момент ожидал начала военных действий.