Я уже люблю до дрожи в коленках, до прокушенных губ и дикого ненормального смущения, румянца во все щёки. Он тоже. Но у него свои критерии, и речь идёт не обо мне. В сущности, у нас нет проблем.
***
За огромным — во всю стену — окном шумел чёрно-зелёный лес и снова шёл этот серый дождь.
Мама тогда болтала о чём-то совершенно неважном, то ли о погоде и совсем разленившихся метеорологах, то ли о повышениях цен на бензин. И совершенно ничегошеньки не замечала, не понимала, не хотела видеть. Ей не бросались в глаза ни мечущийся взгляд, ни мрачность, ни то, что её дочь постоянно вытирает потные ладони о джинсы. Она вообще знала ровно столько, сколько хотела знать.
На прошлых выходных родители поставили её перед фактом, что они снова переезжают, что хотели, что мечтали так долго об этом чёртовом повышении. Просто так, за завтраком, будто погоду обсуждали, они перевернули всё вверх ногами. Счастливые, вдохновлённые, ожидающие смены места, они жаждали её одобрения, почти разрешения, и это так отчётливо было написано у них на лицах, что язык не поворачивался сказать что-то другое. Возвращение на родину.
Она до сих пор помнила тот горьковатый привкус гранатового сока и лжи во благо.
Час спустя девушка уже была далеко. Среди людей было легче, среди толпы не заплачешь, даже если безумно хочется. И вот она в одиночку стояла потерянным ребёнком посреди огромного строительного супермаркета в соседнем квартале и держала в руках сломанную декоративную игрушку, без обиняков оставленную здесь.
Светло-серый кафель под ногами был не особо чистым, но ей нестерпимо захотелось свернуться на нём клубочком и забыться.
Вечер был почти обычным. Солнце заходило за горизонт.
Он, стоящий неподалёку, обернулся к ней и нежно улыбнулся. В тот момент она взглянула в его глаза и потерялась навсегда. Гаснущий солнечный свет скользнул в его взгляд, коснулся радужки, обжёг её. Чёрные омуты, в которых плясал огонь. Это звучало безумно поэтично, вычурно и витиевато. Она даже записала эту фразу в своём дневнике и, если бы была писательницей, назвала бы так свой дебютный любовный роман. И его наверняка бы читали, он стал бы бестселлером.
От этого всего хотелось засмеяться жутким, почти истеричным смехом. Или зарыдать, срываясь на хрипы и визг. Таких отправляют в дурдом первыми.
Она ещё была ребёнком тогда. Не в физиологическом смысле, конечно. Тут уж дылда дылдой. В моральном. Всё ещё верила в принцев на белых лошадях или серебряных вольво, как её отец. Отказывалась принимать мир таким, какой он есть.
Тут не было лишней доброты, о чужом душевном тепле можно было забыть. Людям лишь бы злорадствовать и точить языки. Кто-то забыл ей сказать, что улыбаться надо всегда, даже когда плохо, даже когда больно, а иначе никак. А иначе тебя в лучшем случае не поймут, не захотят слушать твои проблемы, помогать зализывать раны. В худшем же… просто используют всё против тебя, окунув в твои же собственные помои.
Не было понятно, зачем она назначила его своим собственным принцем, зачем хотела себе сказки. Позже ей пришлось плакать от разочарования.
Ведь в жизни всё не так. Даже самый лучший для тебя человек, самый умный, милый, твой авторитет, имеет плохие стороны, как и любой другой. Он может быть слабым, завистливым, неспособным справиться с ответственностью. Таким оказался и он.
«Запись от 13 сентября 2015 года»
Сложно передать, насколько я счастлива вернуться в Сеул. Пусть даже одна, без родителей, которые предпочли остаться в Англии, там, где я родилась. Что интересного в этой сырой дождливой стране? Тонуть в ежедневном тоскливом тумане, оседающем на крышу нашего дома, стало настолько тяжело, что хотелось закрыться в комнате и даже не пытаться сунуть нос на улицу.
Я уехала прочь. Поставила родителей перед фактом, как они меня пару лет назад. Вполне может быть, что их постигло разочарование в собственном ребёнке, но им незачем переживать, ведь мама теперь ждёт ещё одного.
Возможно, дело в моём эгоизме, ведь я могу не задумываться о них. С этих пор меня не будет съедать желчное чувство вины, не позволяющее спать по ночам.
А может, дело в том, что я собственноручно свалила весь груз ответственности на свою будущую сестру или брата, которые вскоре поймут, какой тварью была их родственница. Но благодаря такой значительной разнице в возрасте мне не придётся выслушивать нарекания.
В любом случае все сомнения и предубеждения я заперла в душевный сундук, будто бы хотела отложить размусоливание собственных трагедий на будущее, а пока думать о настоящем, не отвлекаясь на причины. И почему мне захотелось поступить именно в корейский университет? Наверное, потому что выросла здесь. Многие не принимают меня, им тяжело привыкнуть к иностранной внешности. Поэтому я не могу быть «своей», не могу потеряться в толпе, зная, что никто не обратит на меня внимания.
Я неслась по коридору в поисках нужной аудитории. Тяжёлая сумка давила на плечо под весом толстых фолиантов. Мимо проходили студенты, всматриваясь в моё лицо, будто мысленно попрекая в том, что здесь мне не место.