Влюбийство (СИ)

Она, в общем, любила его и раньше. Долго, преданно, нежно, но по-детски, почти как старшего брата. Странно, наверно, признаваться в таком, но я знала, понимала, что это чувство было с ней всю жизнь, сколько она себя помнила, гнездилось где-то внутри тёплым меховым комочком, мягким и ласковым. И порой согревало лучше, чем одеяло, чай или куртка. Юна знала, что в трудную минуту, как бы ни было больно, обидно или грустно, как бы ни сминал её внешний мир, ни обтёсывал углы характера, она всегда может обратиться к нему.

Взять его за руки, обнять. Улыбнуться.

Прибежать хоть в три утра, хоть на рассвете. Растормошить сонного, чтобы он тихонько гремел чашками на кухне, стараясь не будить родителей. Потом присесть рядом на замызганном диванчике с обтрёпанной обивкой в пятнах неизвестного происхождения, прислониться к широкой груди, положить тяжёлую гудящую голову на плечо. Вздохнуть ему в шею. И чтобы он обнял одной рукой и прислонил свою голову к её.

А затем рассказать мне. Не как матери или тётке, не выборочно, не подбирая слова. Одним бурным потоком слов, ассоциаций, воспоминаний. Всего того, что вывело из равновесия. Вывалить эти странные и неприятные вещи, выдавить из себя всё ненужное, как сок из грейпфрута.

Грейпфрутовый сок. И ненависть.

Любовь — это такой вид сумасшествия, когда ты можешь сказать ему всё, когда твой рот не закрывается. И одновременно с этим ты пока не говоришь ничего, ты испытываешь и проверяешь его вначале. Потом говоришь всё меньше чуши, а больше — важных для тебя вещей. Чем больше ты ему веришь, тем больше важных вещей на него вываливаешь, и безумно жаль иногда, что он продолжает относиться к ним как к полнейшей чуши. От таких людей надо бежать.

И ей больно сейчас, что она это раньше не поняла.

Они сумели разрушить всё. Для этого нужен просто гигантский талант. Вся та любовь. И платоническая, и настоящая, страсть, нежность, нужда. Всё осыпалось трухой и песком. Будто не было титанического труда, ни одного кирпичика они не заложили в стену отношений.

Юна рассталась с Сехуном.

***

С момента их расставания прошло четыре месяца. На улице март.

Сухой мелкий снег больше не вызывал тоску и зимнюю депрессию. Казалось бы, жизнь началась заново вместе со спешащим занять своё место весенним солнцем. Юджи постоянно хотелось сбежать от этих вечно серых стен, которые скрывались под лицами знаменитостей, зимних пейзажей, ярких фотографий… Девушке было мало мелких скользящих по стенам солнечных зайчиков, играющих в зеркалах, блёстках для ногтей, поцарапанных дисках…

Её тянуло туда, где были люди. Словно подсознательно она просила их о помощи. Несмотря на то, что Юна была бывшей девушкой Сехуна, Юджи не относилась к ней предвзято, но также её нельзя было попрекнуть в том, что находиться рядом с этой девушкой было довольно-таки тяжело. Ан не безумствовала и не дулась, не затевала ссор и не прибегала к наркотикам, не отказывалась от еды и вообще ничего такого не делала. Она подолгу оставалась в маленькой ванной совсем одна, но так бывало и прежде, так что вряд ли она представлялась Юне несчастной — неважное настроение, вот и всё. Она знала, что её состояние как-то связано с парнем, но решила не обращать на это внимания.

«Запись от 12 марта 2015 года»

Мне бы, наверное, следовало объяснить, почему я так поступала, почему не хотела видеть её, но не могу.

Отчасти это само собой разумеющаяся вещь, не так ли? Мне было стыдно, я была обескуражена и так далее и тому подобное. И я раскаивалась, переживала свой крах. И прочее. И прочее.

Но всё это из мира эмоций, я же не размышляла ни о чём, все чувства у меня притупились. Кажется, всё потеряло для меня значение. Главное, чтобы ничего не болело. А искать сочувствия — дело пустое. Я была одинока. Я всегда была одинока. Пока была с ней, делала вид, что не одинока, но была одинока даже тогда и в конце концов заставила и её в это поверить.

И она отвернулась от меня, как и все остальные.

Ну и пусть, какое это имеет значение, в самом-то деле. Если я одна — ладно, тем лучше, примем к сведению и не будем притворяться. Наверное, я та самая личность, которая никак не может ужиться с данным обществом.

Ждать, что кто-то меня полюбит, глупо. За что меня любить? За мозги мои? За сотрясённый мой, крупнокалиберный, неповторимый мозг? За это никто не любит. Гадкая это штука — мозг.

Для меня вроде бы оставалось только одно место — Англия. Но увы, и она — это всего лишь моё прошлое. Я никогда не вернусь туда.

«Запись от 9 апреля 2015 года»

Он прикоснулся ко мне, и сердце тотчас упало в пятки. Было темно, и я ощущала себя полностью истощённой, будто голова кружилась и взгляд помутнел. Странная тяжесть давила на виски. Или это оттого что мои уши заложило?

Колени дрожали, и я еле сдерживалась, чтобы не упасть к его ногам.