Влюбить в себя

Сергей и Никита расположились в удобных невысоких креслах напротив рабочего стола Васильева. Он, в свою очередь, стал расхаживать по комнате, сунув руки в карманы. У Никиты почему-то появилось неприятное предчувствие. Ему показалось, что оптимизм Лисичкина относительно постановки был несколько преувеличенным. Первые слова Васильева только укрепили его сомнения.

— Драматург — профессия неблагодарная, — сказал режиссер. — На своем веку я встречал, наверное, не меньше сотни людей, которые считали себя способными писать пьесы. Но на самом деле талант был только у двух-трех человек. И тем не менее, пьесы продолжают писать. Ко мне приходят чуть ли не каждый день с рукописями, просят почитать. За последний год мне не попалось ни одной работы, которую я мог бы прочесть дальше первой страницы. Обычно все сразу бросается в глаза. Плохой стиль, искусственность ситуаций, откровенные глупости. Твою пьесу, — он посмотрел на Никиту, — ты не возражаешь, если мы будем общаться без лишних церемоний? Так вот, твою пьесу я прочитал целиком.

Никита попытался что-то сказать, но Васильев властным движением руки остановил его.

— Погоди, я еще не закончил. Итак, я знаю очень многих молодых драматургов. Большая часть из них не имеет никаких шансов на то, чтобы дожить до постановки своих пьес.

Услышав такое, Никита помрачнел. Лисичкин, обративший внимание на состояние друга, ободряюще похлопал его по руке.

— Насколько я мог убедиться, они этого заслуживают. Литературный дар нельзя приобрести упорным трудом, это моя точка зрения. Если тебе от природы не дано таланта, то, увы, никакой работоспособностью и никаким упорством тебе не добиться успеха. Если ты, Никита, думаешь, что сможешь прожить только литературным трудом, то тебе еще многое неизвестно в этой жизни. Что ты думаешь по этому поводу?

— Наверное, вы правы, — осторожно сказал Шилов. — Но мне казалось…

— Об этом позже, — прервал его Васильев. — На вещи нужно смотреть трезво.

Монолог режиссера был прерван телефонным звонком. Пока он выяснял финансовые вопросы, Никита наклонился к Сергею.

— Что-то я не могу понять — ему нравится пьеса или нет?

— Мне он говорил, что нравится. Но…

— Сказал бы все сразу прямо, а не ходил вокруг да около. По-моему, он решил прочитать мне лекцию о современной драматургии.

— Скорее, современных драматургах. Ладно, успокойся, у него просто такой характер. Я-то знаю, что с твоей пьесой все нормально.

Васильев положил телефонную трубку, открыл ящик стола и достал оттуда папку с рукописью. Он держал ее двумя пальцами так, словно боялся испачкаться.

— Перейдем к делу. Вот это твоя пьеса, Никита. Если, конечно, она заслуживает права называться пьесой.

Шилов сдержанно кашлянул. Этот разговор вызывал у него все большее и большее раздражение. Васильев как будто задался целью разнести начинающего драматурга в пух и прах.

— Пьеса показалась мне рыхлой, излишне затянутой. Некоторые сцены вообще не имеют права на существование. Кое-что выглядит просто странно. Все в целом — не смешно.

Никита прикрыл глаза рукой в страхе услышать окончательный приговор. Но Васильев, к его изумлению, неожиданно сказал:

— Но мне нравится. Несмотря на все недостатки, мне твоя пьеса понравилась.

Никита криво усмехнулся.

— Большое спасибо, вы очень любезны.

Васильев помахал ему пальцем, как разбаловавшему шалунишке.

— А ты не умничай, парень, не умничай.

Режиссер положил папку с рукописью на стол и стал задумчиво перелистывать страницы.

— Я тебе скажу, почему она мне нравится. В этой пьесе есть то, что я люблю. Она правдива. Ты знаешь, это может показаться странным, но в последнее время мне не попадались работы, за которыми я видел бы настоящую жизнь, настоящие чувства. А вот в этой пьесе они есть.

Он встал из-за стола и отвернулся к окну. Пауза затягивалась.

Никита и Сергей переглянулись, пожали плечами.

— Юрий Петрович, вы меня, конечно, простите, — взял на себя инициативу Лисичкин, — но все-таки нам хотелось бы узнать — что вы решили насчет постановки?

— То есть?

— Помнится, вы говорили, что намерены сделать спектакль по этой пьесе. Надеюсь, это еще в силе?

Васильев посмотрел на него с таким неодобрением, что у Никиты все внутри похолодело. Может быть, Лисичкин поторопился?

— Я еще ничего не решил.

— Но ведь… — начал было Сергей, однако Шилов дернул его за рукав.

— Да, молодость всегда нетерпелива, — улыбнулся Васильев. — Я понимаю, вам все хочется знать наперед. Что ж… сформулируем вопрос так: Никита, ты смог бы на месяц запереться в четырех стенах и притвориться, что еще не все знаешь в этой жизни?

Никита повеселел. Значит, его пьеса все-таки будет принята к постановке. Необходимо лишь доработать ее.

— Конечно, — кивнул он.

— А это не будет мешать твоей личной жизни, каким-то другим планам?

— Нет, — уверенно ответил Шилов. — Во-первых, я приехал сюда затем, чтобы добиться постановки. Ради этого я готов сидеть взаперти даже целый год.

— Ну, год — это слишком много, я могу и не дожить, — улыбнулся Васильев. — А вот месяца будет вполне достаточно. Ты еще что-то хотел сказать?