Влюбиться в дурака

Петя всё ещё стоял, и выглядел, как и прежде, мрачно, подстать своему настроению. Он превозносил её до божества, и она была единственным примером идеальной девушки, и благодаря ей он думал, что они ещё чего-то стоят. Но теперь он будет только умиляться изваянью Афродиты. К счастью, были и другие скульптуры – так что жизнь не казалась исчерпанной, и скорее страх, а не гнев выражался на его лице, и взгляд его беспокойно блуждал до тех пор, пока не узрел в стене щель, в которую можно было нырнуть. У него перед глазами всё плыло и мелькало, и он мог бы смело предположить, что это люди вдруг стали чёрными пятнышками в его голове. Сгорая от стыда, Петя устремился в тёмное отверстие между приоткрытой дверью и стеной, и быстро исчез из кафе вслед за Марселем.

C наступлением ночи дождь усилился и бешено хлестал по карнизам научного института физики, который Марсель спустя час покинул. Но до этого он встретил там коллегу, который, так же как и он, допоздна засиживался в полутёмном кабинете, перелистывая важные бумаги, что для него было единственным лекарством от бессонницы. Коллега уяснил, что всякий раз, когда разум Марселя нуждался в отключке, он заезжал в институт и только за работой мог успокоить свои нервы, не желая говорить, хотя, впрочем, рассказать мог многое. Так он, не отрывая глаз от научных бумаг, ненадолго оставался наедине с самим собой и своей наукой.

В тот вечер Марсель не хотел делиться своими сексуальными экспериментами, проведёнными за время своих путешествий, и о чём, конечно же, догадывался весь научный коллектив. В другой раз ему доставило бы удовольствие наивным физикам наврать с три короба, вообразив истории, в которых он ладошками сжимал большие груди и языком ласкал маленькие, как стягивал трусы разных размеров и даже попробовал l'amour de trois, ублажив две молодые «киски».

Его собственное враньё разжигало в нём грязные мысли, а его воображение не имело никаких границ, когда умные глаза коллег-учёных становились жадными от вожделения, а в штанах росло заметно напряжение. Тогда они уединялись в туалетах, и все дружно онанировали, выпуская из своих трусов похотливый мужской дух на волю. Занимательные байки мог прервать только научный руководитель, который второпях и без стука обычно врывался в полузаколдованное царство, и тем самым не нарочно возвращал утраченную трезвость почти до грани доведённых физиков. Они быстро приходили все в себя и снова погружались с головой в работу.

Марсель добрался домой в полночь. Капельки дождя блестели в тусклом свете фонарей, а насквозь промокший глянцевый асфальт, слабо освещённый желтоватым светом, серпантином убегал в гущу дремучего леса, который линией чернел на горизонте. Он не спеша вошёл через калитку в ночной двор и на мгновенье устремил отчаянный взгляд в затянутое тучами небо, стоял и мокнул под дождём, представляя, как мерцают звёзды у него над головой. Он видел в них алмазы, которые служили бы украшением к вечернему платью в очередной раз разбившей ему сердце подруги. Её образ ещё долго стоял у него перед глазами, а потом растворился в ночной вышине вместе со звёздами – такими же призрачными, как и его представление о ней.

От шершавого тёплого язычка Марсель встрепенулся и почувствовал, что у него похолодели пальцы рук. Его встречали два чёрных котёнка и щенок по кличке Буга. Это он лизал ему усердно руку, подпрыгивая и виляя радостно хвостом. Марсель любил собак и чёрных котов, но особо ими не интересовался. Он мог похлопать щенка по спине или нежно погладить чёрного за ушком, и не более того. Он был слишком занят, чтобы призадуматься над тем, стоит ли сопоставлять животных и людей. Но животные хотя бы были преданные.

В сопровождении щенка Марсель вошёл в дом, где жили его родители. Он навещал их спонтанно и редко, не оглашая дату приезда и не выдавая истинную причину своего визита. Его родители жили в огромном фермерском доме, в котором рос Марсель до полового созревания, пока с 16 лет не стал ночевать у друзей или скитаться по съёмным квартирам между Лионом и прочим миром (он работал по контрактам в разных странах). Так ему было проще – мать не заставляла соблюдать режим, а отец не надоедал своими глупыми дискуссиями о глобальном потеплении и скором конце света. Это в молодости они были либералами, а как только начали стареть, так и пошло-поехало – кто в лес, кто по дрова. Теперь у каждого свои понятия.

Марсель ненадолго задержался у входа. Он захотел, наконец-то, вдохнуть полной грудью тёплый домашний воздух с ароматом лечебных трав, которые, ведать, на днях насобирала его мать. Запах был ещё свежий. Она аккуратно друг возле дружки разложила стебельки и цветочки на развёрнутой газете, а рядом на столе лежали книги о целебных травах. Мать провозгласила себя знахаркой. В День Святой Троицы дом утопал в полыни, а шкафы были напичканы мешочками с лавандой от моли. Отец уже давно устал бороться с её бзиками – по крайней мере, лучше так, чем жить с сектанткой или набожной, говорил его отец.