Влюбиться в эльфа и остаться в живых

– Я мороженое люблю. Шоколадное. Вообще нельзя, но у меня хороший обмен веществ.

– Мне сейчас кажется, что хороший обмен веществ – это самая романтичная штука на свете!

Серый блик в полутьмах заколыхался и задышал, и Женя догадался, что девушка хихикает. На призрачном овале снова вспыхнули, но уже от другой эмоции, фиалковые зрачки, как электричество пробежало всполохами по капиллярам, выделило мазками сегменты роговицы и запалило, наконец, весь глаз мягким вельветовым светом… Так же мягко фосфоресцировали зеленым кончики пальцев, если оторвать и сжечь терку с боков спичечного коробка и, забравшись в темный шкаф, потереть образовавшийся коричневый шлам. Этот простой опыт когда-то завораживал Женю. Насколько же приятнее были результаты другой химической реакции – он потер своими словами ее настроение, и вот он, катализ, и вот он, реактив! И даже пыльный лабиринт матерчатых задников походил на захламленный платяной шкаф, его детскую лабораторию.

– Если твой папа хотел, чтобы я нашел Гоблина, значит, это возможно. Значит, я это сделаю. Я обещаю тебе. Только он сможет объяснить, что происходит. Только он знает, как началась война. И еще я обещаю тебе самое вкусное шоколадное мороженое.

Ответ последовал не сразу. Женя вдруг осознал, что их лица находятся очень близко друг к другу. Ее дыхание грело его подбородок, единственное связующее их касание, и это было круче, чем объятия. Она как будто приняла его защиту.

Катины руки зашевелились.

– Возьми. Он у меня давно, – в Женину ладонь ткнулись металлические шипы на полоске кожи, – в нем моя сила. Амулет питает хозяина своей силой и подпитывается от него тоже. Такой симбиоз и вечный двигатель. Возьми. Тебе понадобится.

Женя подержал браслет, погладил его в Катиной руке, закрыл ее пальцы, отодвинул.

– Спасибо. Но вот этого не нужно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– А если с тобой…? – Катя оказалась еще ближе, теплое дыхание стало горячим и гладило его по губам. Он сглотнул слюну и чуть не проглотил Дюшину арбузную жвачку. Теперь он чувствовал теплоту еще и ее тела, шлейф фруктового аромата «Москино», пряно приправленный по́том… Она переживает за меня!

– Мне кажется, что вот теперь со мной ничего не случится. Просто не может.

Шевеления Жениных губ было достаточно, чтобы невзначай коснуться ее губ самую малость. Сердце пальнуло безумной канонадой в виски, ноги потеряли под собой пол, он парил в ватной невесомости, и ничего больше не было в мире…

Но ненадолго.

– Сглазил, – сказала вдруг Катя, и почти одновременно его обхватили сзади за горло шершавым предплечьем пиджака.

Он как-то неловко вывернулся и повис в воздухе, цепляясь за нападающего; на мгновение он увидел лицо и узнал лобастого Петю из многоэтажной недостройки. Его ухватили за штаны и дернули к себе от Пети, но хватка сразу же ослабла, и где-то за спиной Катя сдавленно крикнула в чью-то ладонь. Сплошные черные задники, и Петин костюм среди них, как очередная декорация; вокруг топотали и делали это негромко; они хотели взять его быстро и по-тихому, чтобы, упаси боже, не сорвать спектакль. Посмотрим. Где-то мы уже слышали такую военную стратегию: быстро войдем и быстро победим, а плана «Б» нету.

Получи, фашист, гранату! Определившись в пространстве, Женя вычислил, где у Пети расположена правая коленка, и поприветствовал подошвой ботинка вторичный остеоартроз. Петя отбросил его, как ядовитую змею, охнул и растворился в складках темного креп-сатина и дымчатой пелене болевого шока. Где-то неподалеку, за завесой, от троих отбрыкивалась Катя. Он ринулся к ней, но потерялся и, спотыкаясь, попытался откинуть задник, запутываясь еще больше. Теперь уже до него не могли добраться прибежавшие на подмогу Пете охранники. Они хватали его сквозь ткань, а он с легкостью выскальзывал, но охрана наседала, и Женя, отпихнув всех сразу, поскольку пихать через задник было проще, чем хватать, рванулся в противоположном направлении, яростно разбрасывая завесы на своем пути, и оказался на сцене.

Пока Женя, прикрыв рукой глаза от софитов, пытался понять, что произошло, дирижер повел рукой не туда, потом вовсе дернулся инстинктивно, оборонительным движением выставив палочку перед собой, и вслед за ним оркестр повелся не туда дружным расстроем и дернулся истерическим невпопадом. Скрипки еще усердствовали, стремясь ухватить, о чем, теперь уже личном и никем не понятом, поет рояль, а Золушкин принц замер в нелепой позе с поднятой в незавершенном батмане ногой. Может, наконец, навалять? Другого шанса не будет.

По залу прокатилось «ахххх», из ложи крикнули «Орк!», зрители колебались и не могли решить, происходит ли что-то скандальное и рискованное, или художественный руководитель задумал удивить их так, как не удивлял еще никогда. Оркестр затих. По проходу бежала маленькая девочка с цветами, пружиня завитыми в букли золотистыми локонами. На сцену выскочили Петя и еще двое, и замерли, не зная, как быть.