Влюбленная Джейн

– Итак, я предлагаю следующее. Думаю, она бы это одобрила. – Фред сбросил с головы одеяло и посмотрел сестре в глаза. София продолжила: – Ты должен сказать себе: «Однажды я видел солнце, оно было прекрасно. Сейчас оно зашло, и это печально, но есть люди, которые не видели его никогда. Я благодарен Вселенной за то, что увидел такую красоту, и теперь собираюсь помочь себе, как помог Джейн. Я перестану терзаться из-за ее ухода и буду радоваться тому, что хотя бы сколько-то мы были вместе». – София состроила гримасу. – Звучит сентиментально, понимаю.

– Да уж, отвратительно, – кивнул Фред.

– Тем не менее у тебя два варианта: унылый алкоголик или живой человек. Что выбираешь?

– Пожалуй, второе.

София подняла большой палец:

– Прекрасный выбор.

– Только ведь мне больно, – прошептал Фред.

Она нахмурилась и села на пол рядом с ним:

– Знаю. Завтра тоже будет болеть и послезавтра. Но когда-нибудь ты проснешься и заметишь, что боль уже не такая сильная. Нужно только продержаться до этого дня.

Фред поднялся и подошел к двери.

– Ты куда? – спросила София.

– Работать над вторым вариантом.

– А приобнять меня ты не хочешь? Ведь я такую грандиозную речь толкнула!

Фред закатил глаза, но все-таки обнял сестру:

– Спасибо, Соуф.

– Отпустив ее, ты поступил благородно, – промолвила София.

Наступил первый день съемок. «Нортенгерское аббатство» снова появилось в производственных планах киностудии, и никто, кроме Софии, не заметил ничего удивительного.

– Здравствуйте, Дерек, – сказала она, войдя в гримерный вагончик, и обняла своего старого друга. – Макияжа не нужно. Уберите все эти ваши консилеры и сыворотки. Сегодня я буду носить свое настоящее лицо.

– Миз Уэнтворт, вы хорошо себя чувствуете? – удивился гример.

– Вполне.

– Уверены, что не хотите слегка прибрать гусиные лапки?

– Нет, пускай остаются. Долой штукатурку. Пусть все видят старый замок таким, какой он есть.

Дерек скривился.

– А как же наш «макияж без макияжа»? – спросил он и прибавил благоговейным шепотом: – У нас ведь так хорошо получалось!

– Мне это больше не нужно. Плесните себе чего-нибудь покрепче. Вам не помешает.

После того как Дерек снял с ее лица макияж, София надела зеленое бархатное платье и посмотрела на себя в зеркало: проступили морщинки, под глазами появились круги, на коже, когда-то безукоризненно гладкой и чистой, стали заметны красноватые пятнышки.

– Ну, Дерек, что скажете?

На лице гримера появилось странное выражение. Печальное и радостное одновременно. Радостно-печальное. Смахнув слезу, он проговорил:

– По-моему, вы выглядите еще очаровательнее, чем раньше.

– Мы оба знаем, что это неправда, но за комплимент спасибо.

София вышла на площадку.

– Я тебя не сразу узнал, – сказал Джек, посмотрев на нее.

– Да, теперь я вот такая. Для тебя это проблема?

– Нет, – ответил он и проводил ее на точку.

София дождалась команды «мотор» и произнесла свой трехминутный монолог о муслине. Все, что было написано большими буквами, она прочла вполголоса, а все, что казалось мелким, сделала крупным. Крик она заменила на шепот с улыбкой. Платье цвета лайма не перестало быть смешным, но теперь оно придавало ей сходство с шекспировским шутом – мудрым, ироничным и грустным. Ее коронная фраза «Нам положительно нечего надеть!» прозвучала так, будто за кадром героиня уже повторила эту жалобу раз сто и вот теперь вынуждена повторить в сто первый – тихо и вежливо, но с бессильным отчаянием в голосе.

В том, как миссис Аллен посетовала на свою беду, не было ничего зловещего. Она не нагнетала страстей и не ломала дешевую комедию. Не гримасничала и не кудахтала. Ее умные, добрые, увлажненные слезами глаза смотрели так, будто она недавно пережила нервный срыв или же ей просто все ужасно наскучило. Нельзя было однозначно сказать, что на душе у этой женщины; одно было ясно: мешки под глазами, развод с мужем и советы автора романа помогли Софии сделать плоский образ объемным.

Вечером она вернулась домой и, наполнив бокал, поздравила себя с завершением актерской карьеры. Съемки в кино принесли ей деньги и не только, поэтому теперь она прощалась со своей профессией, как с добрым другом. В подведенных глазах стояли слезы. София Уэнтворт больше не была звездой, журналы уже не превозносили ее сексуальность. Она осушила бокал и отправилась спать.

* * *

Прошло несколько месяцев, и однажды, когда София наслаждалась ленивым вечером на диване, ей позвонил Макс Милсон.

– Ты сидишь? – спросил он.

– Лежу.

– Тебя номинируют на лучшую женскую роль второго плана, – объявил Макс.

– Меня номинируют на что?

– На «Оксар»! За миссис Аллен из «Нортенгерского аббатства». Открывай шампанское!

София уже потягивала просекко и сейчас захлебнулась им.

– Как это? – фыркнула она в телефон.

– Деталей процедуры я не знаю. Вероятно, сначала академия составляет лонг-лист, потом его согласовывают с…

– Я не о том, – прервала София своего агента. – Как я попала в номинацию? Ведь миссис Аллен – старая перечница! Я снялась в десятках фильмов, где выглядела эффектно и сексуально. За те роли мне ничего не дали. Но вот я надеваю едко-зеленый мешок, и нате вам! Печально.