Влюбленная принцесса

Насколько я поняла, «Поммо с алл» означало «Помогает с алгеброй». Действительно, зачем? В смысле, зачем он так охотно помогал с алгеброй. Скорее всего, потому что я лучшая подружка его младшей сестры, а он не из тех, кто будет спокойно смотреть, как подругу его сестры исключают из школы за неуспеваемость, и даже не попытается помочь.

Размышляя об этом, я невольно вспомнила, как наши колени под столом временами касались друг друга, когда Майкл объяснял мне про интегралы. И как он, поправляя мои ошибки, склонялся надо мной так низко, что я улавливала свежий, душистый аромат его мыла. И как он хохотал, откидывая голову, над тем, как я изображаю Лану Уайнбергер.

А какие у него чудесные губы, когда он улыбается!

– Скажь Себастьяно, – проговорил Себастьяно, – скажь, зачемм эт мальчк поммо тебе, есс ты ему не нравишь.

Я грустно вздохнула.

– Затем, что я лучшая подруга его младшей сестры.

Как же это унизительно! Я никогда не произведу на Майкла впечатление высоким интеллектом или ошеломительной красотой, поскольку учусь я ниже среднего и ростом высоченная, как башня.

Себастьяно потянул меня за рукав.

– Не волнуссь. Я сделайй плать для бала, и эт мальчк больш не думай о тебе, как о подружь его сестры.

Ну да. Ага. Конечно. Почему все мои родственники с прибабахом?

Но мы все же подобрали платье для выступления по дженовийскому телевидению. Из белой тафты, с пышной юбкой и светло-голубым кушаком (королевские цвета – белый и голубой). Затем Себастьяно велел сфотографировать меня в разных платьях, чтобы я посмотрела на себя со стороны и сделала выбор. Довольно профессионально для человека, который называет завтрак «завтро», правда?

Но мне хочется написать совсем не об этом. Я так устала, что с трудом соображаю, но на самом деле я хочу написать о том, что случилось сегодня после подготовительного занятия по алгебре.

Все уже вышли из класса, я была последней, и мистер Джанини вдруг сказал:

– Миа, ходят слухи, что сегодня планировались какие-то ученические протесты. Ты про это ничего не знаешь?

Я (похолодев): Э‑э… нет.

Мистер Джанини: А. Тогда ты, наверное, не в курсе, кто мог в знак протеста против этого протеста включить пожарную сигнализацию на втором этаже? Ту, знаешь, возле питьевого фонтанчика?

Я (надеясь, что Ларс прекратит многозначительно покашливать): Э‑э… нет.

Мистер Джанини: Я так и думал. Потому что, знаешь, наказание за включение пожарной сигнализации, когда нет никакого огня, это исключение из школы.

Я: Да, я в курсе.

Мистер Джанини: Я подумал, может, ты видела, кто это сделал, поскольку дал тебе разрешение выйти из класса как раз незадолго до пожарной тревоги.

Я: Нет, я никого не видела.

Не считая Джастина Бэксендейла с туманным взглядом и длинными ресницами. Но об этом я промолчала.

Мистер Джанини:

Да, я так и понял. Да, но все же, если ты когда-нибудь узнаешь, кто это сделал, передай ей, пожалуйста, чтобы больше никогда так не поступала.

Я: Э‑э… да.

Мистер Джанини: И заодно поблагодари ее от моего имени. Сейчас, прямо перед экзаменами, нам не хватало только ученических протестов. (Мистер Джанини взял портфель и пиджак.) Ну, увидимся дома.

И тут он подмигнул мне. ПОДМИГНУЛ мне так, как будто точно знал, что все это сделала я. Но он никак не мог узнать! Про мои ноздри ему неизвестно (а уж они раздувались, как паруса, я это чувствовала). Ну ведь правда? ПРАВДА?

Четверг, 11 декабря, продленка

Лилли сведет меня с ума. Нет, серьезно. Как будто мало мне того, что скоро экзамены, и выступление в Дженовии, и моя личная жизнь накрывается медным тазом. Я вынуждена слушать жалобы Лилли на преследования со стороны школьной администрации. Всю дорогу до школы она нудила без остановки, что это заговор, ее хотят заткнуть за то, что однажды она пожаловалась на то, что возле спортзала стоит автомат с кока-колой. Этот автомат – яркое доказательство того, что администрация мечтает превратить всех нас в бессмысленных клонов, которые носят одинаковую одежду от «Гэп» и пьют кока-колу.

Но, по-моему, дело вовсе не в автомате с кока-колой или в попытках превратить нас в бессмысленных клонов. Просто Лилли до сих пор бесится из-за того, что не смогла использовать для своего итогового сочинения главу из книги, которую она пишет.