Влюбленные

— Молодой человек, — обратился он к Косте, — вы, как я понял, закончили Тимирязевскую академию?

— Да.

— И куда едете?

— В село.

— Похвально, похвально… — сметанно-белые брови старичка поползли ввысь, округлив помолодевшие глаза. — Я в свое время тоже закончил ее. Да, да. Лично знал Прянишникова, Вильямса. И те места мне так же родны, как, верно, и вам. И опытные поля, и парки, и Лиственничная аллея!

— Когда закончили? — Костя подсел к старичку, снова оставив Нину одну.

— Давно, разумеется. Но все в памяти! Все живо! Даже слова, сказанные нам на прощальном вечере профессором Каблуковым: «Несите знамя культуры в народ, сим победиши!.. Под культурой я разумею образование не только ума, но и сердца!..» — Пергаментные виски старичка порозовели, засветились. — Помню практику на фермах. Мы, студенты, на лошадках пахали. Обыкновенным плугом.

— А где вы сейчас работаете? — Костя проникся нежностью к старичку: «Ведь он, как и я, тимирязевец!»

— Где? Хм… тоже работал в селе. И порядочно. А потом… — старичок тонко усмехнулся. — Стал выслуживать пенсию. Канцелярист…

— Почему же вы ушли от земли? — с ноткой разочарования спросил Костя.

— Да по той же причине, что и большинство… Ведь агроном моих лет — в поле редкость. Экземпляр почти ископаемый. Я вот смотрю на вас, молодой человек, и завидую. Да, да! А знаете почему?.. Вам, возможно, удастся иначе построить свою личную жизнь. Целиком отдаваясь творчеству! Не заботясь, будет ли в нужный момент определенное количество справочек для получения гарантированного пропитания по старости.

Старичок замолчал, всматриваясь в лицо собеседника.

— Вы, я вижу, настроились ко мне скептически? И это понятно. Вы молоды. Потом есть такие вещи, которые вы пока что не принимаете во внимание. Например, обязательства перед семьей. А итог моей жизни грустный. Этого я не скрываю. Ученым не стал. Писать никому не нужные диссертации мне претила совесть. Я — практик, и, вступая в жизнь, мечтал, что буду до последнего часа связан с землей. И вот… поле для меня сейчас — это палисадник с десятком кустов малины… Да, было время, работал в крупном хозяйстве, с умницей председателем. Но тут война. Он погиб. И последовала целая вереница совершенно сатирических… вроде этого мужлана…

— Почему же вы не взяли хозяйство в свои руки?

— Я не организатор, я — только агроном.

— А вот я не мыслю агронома, который не руководил бы людьми, не радовался бы тому, что в его руках техника!

— Это ваши индивидуальные качества. Можно только позавидовать… Да и кто со мной считался? Кто? — голосом, полным обиды и горечи, заговорил старичок. — Что сеять, когда сеять — все сверху! Лишь бы отчитаться! Агроном превратился в затычку, в фигуру совершенно неавторитетную! Как же так можно работать?.. Агроном, как и учитель, мудреет с годами! Это надо понимать! А ведь если старых учителей мы встретим везде и всюду, то поищите-ка старого агронома! Днем с огнем! Перевелись, батенька! Я говорю — стали ископаемыми!..

— Костя! Мы приехали! — вдруг закричала Нина, прижавшись виском к стеклу и глядя вперед.

— Что? — не сразу понял Костя. Ему снова стал интересен старичок.

— Да наш город! Смотри! Вон элеватор! Вон трамплин!..

Они засуетились, собирая вещи.

— Желаю вам, молодой человек, сполна получить ту радость, которая поднимает человека… — как бы стыдясь своей недавней горячности, уже спокойнее заговорил старичок. — Надо полагать, что положение на селе в ближайшее время изменится. Вы меня понимаете? — он крепко пожал Косте руку своей, сухой, костистой. — И еще… если не обидитесь…

— Говорите, — буркнул Костя. Он все еще никак не мог уяснить свою позицию к старичку: и осуждал его, и в чем-то понимал. Разве не об этом же они говорили в академии?..

— На пути человека много соблазнов. И часто самые благие начинания гибнут от… — старичок коснулся рукой горла, и Костя понял: это был намек на стакан водки, выпитый у цыган; покраснел. — Не надо! Опасайтесь! Помните слова профессора: «Под культурой я разумею образование не только ума, но и сердца!..» Впрочем, вам говорили, наверно, что-нибудь более свежее, современное!

Они распрощались.

Нина неотрывно глядела на приближающийся перрон. Сердце забилось сильными тугими ударами. Приближалась встреча с отцом. Как-то он отнесется к тому, что сделала она?..

Подошел Костя, и она крепко-накрепко сжала ему пальцы.

— Наклонись, — тихо шепнула, — что-то скажу.

Он приблизил к ней ухо. В сутолоке сборов никто не заметил, как она поцеловала его в висок.

ОТЕЦ И ДОЧЬ

Вагон проплыл мимо, и Дмитрий Антонович побежал вслед, проворно огибая носильщиков и их тележки, а Маргарита Алексеевна, по-прежнему испытывая неловкость, чуть поотстала и не торопилась догонять.

Едва проводница откинула площадку, как Нина спрыгнула. Отец подхватил ее за локти, но не сдержал; оба засмеялись, удерживая друг друга от падения. Обретя равновесие и отступив на шаг, Дмитрий Антонович протянул дочери букет гладиолусов.