Влюбленные

Нина отвечала, смеялась, и ей было радостно видеть этих людей. Это было свидание с чем-то очень родным, что вошло в нее еще в детстве запахом черного хлеба, дубленых полушубков, говором русской речи. Это было свидание с Костей.

* * *

Косте очень хотелось поехать с участниками художественной самодеятельности, и он собирался (разлука давала себя знать; кроме того, надо было побывать в Сельхозснабе). Но обстоятельства так сложились, что от поездки пришлось отказаться, как это было ни заманчиво. Трудно было выкроить даже один свободный день.

Нынешняя осень в Журавлеве началась дробным стуком топоров.

Частые тугие удары будили мглистое утро. Они, точно шарики, летели в морозном воздухе и со звоном лопались возле уха. Запах сосновых опилок проникал через форточку в кабинет. Золотистые колечки стружек, раздуваемые ветерком, катились по улице, цеплялись за ноги. А из-под горы, по очугунелой от холода грязи, поднимались тяжело груженные бревнами машины. Лес везли к пруду, где строилась крупная типовая ферма — этим ликвидировались мелкие в Голоднице, в Песчанке и Рудке; лес везли к машинному парку, в село, где бульдозер расширял улицу. Здесь сносились избухи-развалюхи и возникал новый порядок домов.

Костя по нескольку раз на день забегал к плотникам.

Трудно было стоять с опущенными в бездействии руками, когда рядом рубили, тесали, и он не выдерживал, тоже брался за топор — ошкуривал только что привезенные бревна, вырубал пазы: плотничать научился, когда студентом уезжал на практику в Казахстан. Увлекшись, забывал, что хотел только поразмяться, отдохнуть от бумаг и телефона.

Плотники подшучивали:

— Да вы никак и в самом деле в нашу бригаду записались?

— Придется за работу вам начислить!

— А вы думали, я без корысти?

Смеялись, а когда он уходил (надо было еще заглянуть на ток, где провеивали семена), то Силантий Иванович, бригадир строителей, свертывал цигарку и, глядя ему вслед, ронял скупо:

— Молодой… Еще не успел зазнаться.

— Не все же индюками пыжатся! — возражали ему.

И в перекур затевался разговор о том, каким должно быть начальство и каким оно, к сожалению, не всегда бывает.

Сселение деревень, разбросанных, словно чертом из лукошка, началось сразу же, как покончили с полевыми работами.

Как и предполагал Костя, мало кто сетовал, что зорились насиженные гнезда. Вздыхали только старики, да и то не все, а молодой люд стремился жить кучно, весело, поближе к магазинам, к школе. В нынешнем виде Журавлевский колхоз — если на него глянуть с самолета — напоминал архипелаг: деревеньки-острова отрезаны одна от другой оврагами, перелесками. Не в каждой есть электричество — дешевле было те домишки свезти, чем тянуть к ним линии; люди жили без газет, без кино. Случись беда — надо за несколько километров посылать нарочного. А если весенняя распутица или пурга?.. Находились, правда, и противники сселения, из тех, кто привык жить бирюком на хуторке, подальше от глаз, промышляя на стороне, но их возражения всерьез не принимались. По утвержденному правлением и общим собранием колхозников плану восемьдесят семь деревень свозились в четыре села — Журавлево, Михайловское, Карево и Шерстни.

Но легко, казалось бы, начатое дело сразу же осложнилось. Не всякий дом можно было тронуть с места. Стоит с виду крепкий: крыша не протекает, венцы не осели, а начнут разбирать — крошится трухой, рассыпается на гнилушки. Много свежего лесу потребовалось. Не один вечер Костя провел с Руфиной Власовной, выискивал деньги на строительство. Доход получен от льна, хорошие были удои в летнюю пору, а вот урожай зерновых ниже прошлогоднего, он вообще падает год от году, и это тревожит.

«Каким-то он будет в будущем году?»

По утреннему морозцу, когда почва схватывалась корочкой и можно было идти напрямки, Костя далеко уходил в поля, на самые окраины хозяйства; осматривал пустоши, кружился на склонах, обращенных к полуденному солнцу, трогал землю, прикидывал, что и где лучше сеять. Перламутрово-белый ледок в яминках, из которых вода ушла вглубь, к корням, похрустывал под сапогами, звонко крошился, стерня серебрилась инеем и шуршала.

Он останавливался и подолгу смотрел на озимь — смерзшуюся, седую. Думал:

«Сколько еще страхов в нашем крестьянском деле! Вовремя посеять — это, пожалуй, единственное, в чем ты по-настоящему властен. А дальше?.. Засуха — не жди хороших всходов. Выпадут осадки сверх меры — размоет пашню ручьями. Ударят морозы без снега — опять беда: истрескается почва и нарушатся корни. Затянется бабье лето — разведется в теплой земле червь и поест все…»

Иногда ему думалось, что если бы в древнейшие времена в первую очередь развивалось производство не сельскохозяйственное, а промышленное, где все под крышей, не зависит от ветров и гроз, то люди, наверное, и не выдумали бы бога.