Влюбленные из Хоарезма

— Я не колдун, сколько раз тебе повторять!— прошептал Юлдуз сердито.— Садись скорее! Уже три часа пополуночи, а летает он очень медленно. Надеюсь, коврик, ты выдержишь нас обоих, — добавил юноша и ласково погладил густой ворс. Оглянулся на недоверчиво разглядывающего ковер Конана и снова замахал рукой:— Садись, садись, я все расскажу по дороге!

— Хо! Это будет самый удивительный способ бегства из всех, какие я пробовал!— пробормотал Конан.

Сев на стену, он начал осторожно спускаться, постепенно перенося тяжесть с рук, опирающихся о камни, на ноги, тонущие в мягком длинном ворсе. Ковер, в первое мгновение просев под ним, но скоро выровнялся и снова принялся покачиваться на ветру.

— Не стой, сразу садись, так ему будет легче,— сказал Юлдуз.

Конан сел рядом с ним, так же скрестив ноги. Юлдуз негромко произнес что-то по-кхитайски, и они полетели. Выглядело это так, словно Черная башня дрогнула, и начала плавно удаляться. Она становилась все меньше, как корабль, постепенно уходящий за горизонт, потом сдвинулась в сторону, и из-за нее показались ярко освещенные факелами дворы и золотые крыши дворца Мардуфа.

— Погоди-ка,— спохватился Конан.— У меня тут остался один должок…

— У нас нет на это времени,— возразил Юлдуз.— Не скачи, как белка, свалишься.

— Останови ковер!— рявкнул Конан.— Я поклялся, что доберусь до горла этого ублюдка, и я…

— Сделаешь это в другой раз,— твердо закончил Юлдуз.— Ковер летит не быстрее, чем идет лошадь. А мы должны быть на озере до света. Если тебе все равно, что станется с твоим отрядом, после того, как тебя за убийство племянника Повелителя казнят на главной площади Аграпура,— при этих словах Конан презрительно фыркнул, — представь хотя бы горе отца Мардуфа, благородного Магриба ибн Рудаза. Я буду последним человеком, который причинит ему зло, вольно или невольно.

Видя выражение упрямства на лице своего командира, Юлдуз сердито продолжал:

— Хочешь сводить счеты — прыгай вниз. Но не для того я помчался за тобою к Башне. Ребята этой ночью собирались разнести весь город, да я отговорил. Сказал, что так мы ничего не добьемся, и что я лучше сначала потолкую с одним парнем из дворцовой стражи. Они мне дали сроку до утра и ждут с ответом. Если я вернусь без тебя или не вернусь вовремя, Харра пойдет брать Башню приступом. Так что выбирай — либо утоленная месть, либо весь наш отряд, перебитый людьми Мардуфа.

Слова эти прозвучали с вызовом, почти сурово. Но Конан против обыкновения не стал спорить. После упоминания имени Магриба, в продолжение всей остальной тирады Юлдуза, он молча сидел на ковре, подставив лицо ночному ветру, задумчиво глядя на множество огней внизу. Желтые, красные, оранжевые, они горели приветливым домашним светом, и мигающими светляками мерцали в ночи огоньки лампад в садах перед домашними алтарями. Близился праздник, и в канун его каждый спешил высказать заветное желание. Если лампада не погаснет до утра — желание непременно сбудется.

— Сегодня канун Солнцестояния,— вымолвил наконец Конан.— А ты загадал заветное желание, Юлдуз?

— Мое заветное желание уже исполнилось,— ответил юноша.— Нынче утром мы улетим с Фейрой в Кхитай, как завещал мне отец. Ты уж не брани меня, но поднять этот ковер в воздух и было единственной моей целью, когда я пришел к тебе в отряд.

— Это я давно понял,— усмехнулся Конан.— Что же это все-таки за чудо-ковер?

— Я расскажу,— кивнул Юлдуз.— Слушай.

Он уселся поудобнее и начал свой неторопливый рассказ, словно не летел по воздуху на головокружительной высоте, а сидел у костра, коротая с друзьями ночь за сказкой и кувшином вина.

— Да будет тебе известно, о, прославленный ун-баши туранской армии, что отец мой, Юэй Тай Цзы, был начальником личной гвардии Императора Ян Суня, и носил шапку придворного четвертого ранга. Род моего отца старинный и знатный, потомки его и сейчас процветают в Кхитае. Но даже для потомка знатного рода мой отец быстро возвысился в глазах Императора — слишком быстро, как полагали многие завистники. Отцу не было и двадцати пяти, когда он занял свой пост, он был самым молодым из придворных высших рангов. А его дружба с принцем Ясу Вэй Сунем и госпожой Весенних покоев, матерью принца и любимой женой Императора, еще больше вселяла тьму в сердца иных людей, годами добивавшихся хоть какой должности при дворе.

И вот чья-то злая душа измыслила черное дело.

Рассказывая мне об этом, отец никогда никого не обвинял прямо, но позже дознались, что навет был выдуман придворным магом, И-Пыном. Он домогался любви госпожи Весенних покоев, но не преуспел в этом. Тогда он задумал погубить госпожу. Не буду пересказывать тебе всех подробностей, они скучны и не имеют значения. Мой отец был обвинен в соблазнении Императрицы, а юный принц — в содействии их греховной связи.