Влюбленные лжецы

В результате Уоррен остался наедине с Эйми: она стояла перед овальным зеркалом, висевшим над камином, и красилась, неторопливо и тщательно. Он же сидел на диване с бокалом в руке и глазел на нее. Вскоре ему пришло в голову, что на самом деле она куда более привлекательна, чем Кристина. Она была высокой, длинноногой и безукоризненно изящной, с упругой маленькой попкой, такой соблазнительной, что до боли хотелось ее потрогать, с маленькой грудью, округлой, с выпирающими острыми кончиками. Темные распущенные волосы доходили до самых лопаток, и сегодня она решила надеть узкую черную юбку и блузку персикового цвета. Она выглядела красивой и гордой, и ему не хотелось думать о том, что уже этим вечером какой-нибудь незнакомец, заплатив, сможет обладать ею.

Эйми закончила подводить глаза и принялась за рот, медленно обводя помадой каждую податливую выпуклость ее пухлых губ, пока те не начали блестеть, словно марципановые, а затем стала по очереди выпячивать их, чтобы каждая немного потерлась о соседку, а затем развела губы, проверяя, не осталось ли на ее безупречных молодых зубках следов красной помады. Нанеся грим, она сложила косметику в небольшую пластиковую коробочку и закрыла ее, но не ушла, а продолжила стоять на месте, застыв перед зеркалом, хотя больше оно ей не требовалось. Прошло с полминуты, прежде чем Уоррен понял: она знает, что все это время он, молчаливо и пристально, исподтишка наблюдал за ней. Наконец она обернулась, резко расправив плечи, воплощенный образ самой храбрости, победившей страх, — с таким видом, будто Уоррен уже пробежал половину разделявшего их пространства, желая наброситься на нее.

— Эйми, ты потрясающе выглядишь, — произнес он, не вставая с дивана.

Ее плечи тут же поникли, а из груди вырвался вздох облегчения.

— Господи! — проговорила она. — Ну ты и напугал, я чуть не обкакалась.

Затем Эйми надела пальто и вышла из дома, а на кухню вернулась Кристина с томным видом девушки, которая, потакая своим желаниям, сумела найти подходящий повод, чтобы не пойти на работу.

— Подвинься, — проворковала она, усаживаясь рядом. — Ну, как жизнь?

— Прекрасно. А у тебя?

— Тоже неплохо. Смотрел какое-нибудь хорошее кино?

— Нет.

Она взяла его руку в свои.

— Ты скучал по мне?

— Конечно.

— Как бы не так, черт бы тебя побрал! — И она с омерзением оттолкнула его руку. — На днях я подошла к твоему дому — хотела сделать тебе сюрприз — и увидела, как ты входишь с другой девушкой.

— Этого не было, — ответил Уоррен. — Может, хватит, Кристина? Ты и сама отлично знаешь, что никуда не ездила. Почему тебя все время тянет рассказывать мне эти…

Ее глаза угрожающе сузились, губы плотно сжались.

— Хочешь сказать, я лгунья?

— Господи, ну зачем сразу лгунья? — проговорил он. — Не надо так. Давай лучше прекратим этот разговор, ладно?

Она сделала вид, что обдумывает его слова.

— Ладно, но, знаешь, было темно, — сказала она, — и я стояла на другой стороне улицы; или, может, приняла чужой дом за твой; так что я могла видеть с той девушкой кого-то другого. Ладно, оставим этот разговор. Но прошу тебя, Уоррен, никогда не называй меня лгуньей. Предупреждаю по-хорошему. Я готова перед Богом поклясться жизнью своего ребенка, — при этих словах она театральным жестом указала в сторону спальни, — что я не лгунья.

— Ах, вы только посмотрите на этих голубков! — воскликнула появившаяся в дверях Грейс Арнольд, обнимая одной рукой мужа. — Но мне-то чего вам завидовать? Мы с Альфредом тоже голубки, правда, милый? Столько лет женаты, а все по-прежнему любим друг дружку.

Потом они сели ужинать полуподгоревшими бобами, и Грейс пустилась в долгий рассказ о той незабываемой ночи, когда они с Альфредом познакомились. Была вечеринка. Альфред пришел на нее один, еще в армейской форме, такой застенчивый, и никого там не знал, а Грейс, как только заметила его с другого конца комнаты, сразу подумала: «Это он. О да, он самый». Они немного потанцевали под граммофон, хотя Альфред оказался не бог весть каким танцором, затем вышли из дома, уселись рядышком на низкой каменной стене и долго болтали. Просто разговаривали.

— О чем мы разговаривали, Альфред? — спросила она, якобы припоминая.

— Ой, я уж и не помню, любимая, — сказал он, розовея от удовольствия и от смущения, и погрузил вилку в бобы. — Вряд ли о чем-то особенном.

Тогда Грейс повернулась к остальным слушателям и произнесла тихим, задушевным голосом:

— Мы говорили… ну, обо всем и ни о чем. Знаете, как это бывает? Это было так, словно мы оба были уверены… Понимаете?.. Уверены, что созданы друг для друга.

Последняя фраза даже на вкус Грейс получилась чересчур сентиментальной, и она рассмеялась.