Влюбленные лжецы

— Ну разумеется, за всю ту дерьмовую чушь, что ты нес про твою пустившуюся в бега жену и про твою маленькую дочурку. Мне стало тебя жалко, и я подумала: «А почему бы и нет?» В этом моя беда: никогда не учусь на ошибках. Рано или поздно всегда думаю снова: «А почему бы и нет?» И опять наступаю на дерьмо. Слышь, ты прикинь, сколько денег я могла зашибить за все это время? А? Но ты об этом ни разу не подумал. Ох нет, мы все разливалися соловьем про сердечки да про цветочки, про всякое эдакое дерьмецо, вот мы какусенькие! Да знаешь, за кого я тебя вообще держу? Я держу тебя за альфонса.

— Как это, за альфонса?

— Может, там, откуда ты приехал, это словцо и значит что другое, — съязвила она, — но у нас в стране так зовут человека, который живет на заработки тех, кто… ну, не важно. Хрен со всем этим! К черту! Я устала. Двигай на свою половину, ясно? Потому что если все, чем мы собираемся заниматься, это спать, так давай спать.

Однако вместо того, чтобы отодвинуться, он молча встал и, холодея от осознания оскорбленной гордости, принялся одеваться. Она же тяжело плюхнулась на кровать, видимо не желая замечать, что он делает, но позже, когда прошло порядочно времени и Уоррен уже застегивал рубашку, он готов был поклясться, что Кристина смотрит на него, готовая принести извинения.

— Уоррен? — проговорила она тихим, полным страха голосом. — Не уходи. Прости, что тебя так обозвала, это никогда не повторится. Ложись в постель и останься со мной, ладно?

Он тут же прекратил застегивать рубашку, а вскоре даже начал расстегивать ее. Уйти сейчас, когда все так неопределенно, наверное, даже хуже, чем остаться. Кроме того, несомненное преимущество такого решения заключалось в том, что он представал в образе великодушно прощающего мужчины.

— О-о! — тихонько простонала она, когда он снова лег в постель. — Вот так-то лучше. Прижмись ко мне покрепче и дай-ка я… ну, дай-ка. Навряд ли кто захочет очутиться ночью один в постели, а, как по-твоему?

Такое приятное хрупкое перемирие продлилось между ними аж до самого утра, и даже не до самого раннего, и он ушел вполне по-хорошему, хотя и в расстроенных чувствах.

Но всю дорогу, пока он добирался на метро домой, его не покидало сожаление, что последнее слово осталось не за ним. Он снова и снова мысленно подбирал слова, которыми мог бы начать разговор о необходимости расстаться. Например, сказать: «Кристина, по-моему, у нас вряд ли что-то получится…» — или: «Детка, если я для тебя всего лишь альфонс и вообще начинаешь выдумывать подобную ерунду, то, полагаю, теперь нам самое время…» — так продолжалось до тех пор, пока он не заметил, что другие пассажиры с беспокойством отводят взгляды, потому что он энергично шевелит губами и даже немного размахивает руками, словно что-то доказывая.

— Уоррен? — раздался этим же утром мелодичный старческий голос Джудит, звонившей из Суссекса. — Пожалуй, я во вторник приеду на пару недель в Лондон. Это не слишком расстроит твои планы?

Он попросил ее не говорить ерунды и пообещал, что станет с нетерпением ждать ее приезда. Но едва он повесил трубку, как телефон опять зазвонил:

— Привет, милый, — сказала Кристина.

— Ой, привет. Как ты?

— В порядке, за исключением того, что прошлой ночью я вела себя с тобой не очень хорошо. На меня иногда находит. И понимаю, что веду себя ужасно, а ничего поделать не могу. Можно, я все-таки заглажу вину перед тобой? Приходи ко мне во вторник вечером?

— Право, не знаю, Кристина, я еще не решил. Может, мы лучше, так сказать…

Ее голос изменился:

— Так ты придешь или нет?

Он помолчал, заставляя ее подождать секунду-другую, а потом согласился приехать — и согласился лишь потому, что понимал: лучше сказать последнее слово не по телефону, а глядя прямо в глаза.

На ночь он больше не останется и задержится ровно настолько, чтобы только объясниться с ней. Если дома будет кто-то еще, он уведет ее в паб, где они смогут поговорить с глазу на глаз. И он больше не станет репетировать речи: придет время, и он сумеет найти нужные слова и правильный тон.

Однако помимо того, что эта встреча должна стать последней, сказанные им слова — а вот это будет чертовски трудно! — должны оказаться милыми. Иначе она останется обиженной, и тогда впоследствии его ожидает множество неприятностей, которые она сумеет причинить ему при помощи телефона, а то и отколоть нечто похлеще, — и рисковать теперь, когда Джудит возвращается в Лондон, он больше не мог. Уоррен представил, как они с Кристиной пьют чай в гостях у Джудит («Уоррен, не стесняйся приводить друзей!»), как в прошлом частенько делали с Кэрол. А затем Кристина, дождавшись паузы в разговоре, вдруг энергично и со значением ставит чашку на стол и говорит: «Послушайте, леди, у меня для вас новость. Знаете, каков на самом деле этот ваш любезный племянничек? А? Ну так я вам скажу. Он — альфонс!»

Он надеялся, что приедет, когда ужин уже закончится, но в тот вечер обитатели дома, наверное, припозднились — все еще сидели за столом, и Грейс Арнольд предложила ему тарелку.