Влюбленные лжецы

— Но в этой комнате всего пять квадратных футов, — она даже встала, чтобы придать вес своим словам, — а все остальное — старая гнилая могила! Знаешь, что я нашла на полу в душевой сегодня утром? Ужасного маленького, бледного, прозрачного червя — как улитка, только без раковины. Я случайно наступила на него раза четыре, прежде чем осознала, что я делаю. Господи Иисусе!

Ее передернуло так, что серый лохматый комок вязанья упал на пол; она обхватила себя руками, напомнив Джеку его дочь в другом отвратительном душе, в Нью-Йорке.

— А спальня! — продолжала Салли. — Матрацу, наверно, лет сто: он весь прокис и воняет плесенью. И куда бы я ни вешала одежду, утром она всегда холодная и влажная. С меня довольно, Джек, хватит. Не хочу больше приходить в офис в мокрой одежде, извиваться, как червяк, и чесаться весь день напролет. С этим кончено.

По тому, как суетливо она стала собирать вещи после этих слов, как набила мексиканскую сумку и маленький чемодан, было ясно, что она не задержится даже на одну ночь. Джек сидел, кусая губу, пытаясь придумать, что бы ей сказать, потом встал, решив, что так он выглядит лучше.

— Я возвращаюсь, домой, Джек, — сказала она. — Мне очень хочется, чтобы ты поехал со мной, но здесь все полностью зависит от тебя.

Ему не потребовалось много времени, чтобы решиться. Он немного поспорил с ней и даже притворился разгневанным, но лишь для того, чтобы потешить свое стремительно тающее самолюбие: менее чем через полчаса он уже нервно сжимал руль своей машины, стараясь держаться на почтительной дистанции от задних огней автомобиля Салли. Джек взял с собой кипу страниц своего сценария, а также запас бумаги и карандашей: Салли уверила его, что в доме Джилл несметное количество больших, чистых, очень удобных комнат, где он сможет работать весь день, и никто его не побеспокоит, если он, конечно, захочет заняться именно этим.

— Я правда думаю, — сказала она, — не лучше ли нам провести остаток отведенного судьбой времени вместе, у меня дома? Поехали. Кстати, сколько нам еще осталось? Что-то около семи недель? Или шесть?

Так и вышло, что Джек Филдс на короткое время стал обитателем особняка в неогреческом стиле в Беверли-Хиллз. Он рассыпался в избыточных, на его взгляд, благодарностях, получив для работы комнату наверху — там даже была ванная, такая же роскошная, как у Салли, — а их совместные ночи проходили в ее «апартаментах», и никто больше не вспоминал о японском обеденном столике.

Каждый день все собирались на коктейль, и тогда приходилось общаться с Джилл Джарвис и волей-неволей соприкасаться с ее миром. Вначале после рюмки-другой они перемигивались, после чего ускользали в ресторан или куда-нибудь еще, чтобы провести вечер вдвоем. Но все чаще и чаще, к растущему недовольству Джека, Салли продолжала пить и вести беседы с гостями Джилл, пока они оба не оказались вовлечены в ритуал очень поздних домашних ужинов. Сигналом к их началу было появление в дверях пухлой, одетой в униформу темнокожей служанки Ниппи, которая говорила: «Мисс Джарвис! От этого мяса ничего не останется, если ваши гости сейчас же не придут и не съедят его!»

Они садились за стол, будучи почти не в состоянии двигаться и сфокусировать взгляд на тарелках с почерневшими кусками мяса и сморщенными овощами, а потом, словно в знак всеобщего отвращения, вставали, оставляя большую часть еды нетронутой, и возвращались обратно в гостиную, где вновь принимались за спиртное. Хуже всего, что и Джек к этому моменту не ощущал никаких желаний, кроме потребности в новой порции выпивки. Иногда они с Салли напивались до такой степени, что не были способны ни на что другое, кроме как забраться к себе наверх и лечь спать. Джек падал на ее кровать и отключался, а через много часов просыпался и слышал тихое хрипловатое дыхание Салли — нередко раздававшееся с соседней двуспальной кровати.

Джек открыл для себя, что пьяную Салли он не находит особенно привлекательной. Глаза у нее начинали сильно блестеть, верхняя губа раздувалась, смех становился резким, как у не пользующейся любовью одноклассников школьницы, делающей вид, что ей смешно.

Однажды вечером снова появился молодой гаваец Ральф. Его приход сопровождался радостными возгласами женщин, но весть, которую он на сей раз принес и с серьезным видом огласил, была ужасной.

— Помните, я вам рассказывал о Клиффе Майерсе, главе моей фирмы? — спросил он, удобно расположившись в кожаном кресле. — Его жена умерла сегодня утром. Сердечный приступ. Упала в ванной. Тридцать пять лет. — Он опустил глаза и нерешительно хлебнул виски, словно совершая погребальное таинство.

Джилл и Салли тут же подались вперед со своих подушек, уставясь на него округленными глазами, и рты их тотчас вытянулись, чтобы выдохнуть в унисон: «О!» Потом Салли сказала: «Боже мой!», а Джилл, приложив руку к своему очаровательному лбу, промолвила: «Тридцать пять лет. Бедный он, бедный».

Ни Джек, ни Вуди Старр не присоединились тотчас к всеобщему горю, но, обменявшись быстрыми взглядами, нашли в себе силы пробормотать несколько уместных в данной ситуации слов.