Влюбленные мошенники

Когда она закончила свой рассказ, Генри долго молчал, попыхивая трубкой.

Грейс зевнула. Ей страшно хотелось спать, но она подумала, что лучше бы ей на этот раз переночевать в комнате Ай-Ю на первом этаже, напротив спальни Рубена. Если ему понадобится помощь, из комнатки Ай-Ю она непременно его услышит, не то что из своей собственной спальни, расположенной на втором этаже в другом конце дома. Конечно, она прекрасно понимала, что это глупо: чем бы она могла ему помочь, даже если бы он ее позвал? От Ай-Ю в этом случае будет гораздо больше толку, чем от нее. И все же…

– А ну-ка расскажи мне еще раз, что представляет собой этот Уинг?

– Но я же тебе говорила…

– Расскажи еще раз. Все, что ты о нем знаешь, Грейс. Во всех деталях.

Ей был хорошо знаком этот тон – тихий, терпеливый, нарочито спокойный. Наверное, она одна на всем белом свете знала, что скрывается за этой интонацией. Волосы у нее на голове шевельнулись от страха. Она поняла, что Генри что-то замышляет.

Спать ей расхотелось. Она рассказала Генри все, что знала о Марке Уинге.

* * *

Часы с боем на ночном столике у постели Рубена прозвонили половину часа, заставив Грейс очнуться от легкой дремоты. Растирая затекшую шею и плечи, она попыталась стряхнуть с себя усталость. В ночном воздухе слышалось только пение сверчка и ровное, чуть хрипловатое дыхание Рубена. Стараясь двигаться как можно тише, она поднялась с кресла и на цыпочках подошла к кровати.

Под трехдневной щетиной лицо у него по-прежнему было белое, как полотно. Она знала, что не следует к нему прикасаться: он так беспокойно спал все эти дни, что лучше было его не тревожить. Но ей так хотелось разгладить страдальческую морщинку у него на лбу между бровей! Она протянула руку и тихо-тихо погладила его.

Совершенно неожиданно жгучие слезы навернулись ей на глаза и покатились по щекам. Грейс отерла их, чувствуя себя законченной дурой. Рубену не грозила смерть; напротив, Ай-Ю сказал, что он скоро начнет поправляться, а уж на Ай-Ю в таких делах можно было положиться, Чувство облегчения – вот что сделало ее такой слезливой и нервной. Да, отчасти причина в этом.

Грейс не хотелось думать о других причинах, которыми Могла объясняться ее повышенная чувствительность.

Она осторожно опустилась на край матраца, стараясь не разбудить Рубена. Его темные ресницы затрепетали и снова замерли. Грейс умирала от желания прикоснуться к нему. Мысленным взором она видела, как подсовывает руки ему под плечи, обнимает его, а он просыпается и улыбается ей. Он назовет ее «Гусси» и скажет что-нибудь веселое, чтобы ее рассмешить. При одной мысли об этом проклятые слезы полились снова.

Какая глупость! Грейс вытащила платок и вытерла лицо, обзывая себя дурехой. К тому же она была совершенно разбита: за две ночи ей удалось проспать не больше шести часов, а за сутки до этого, в гостинице «Баньон-Армз», она, можно смело сказать, вообще не спала! Да-да, все дело в усталости, только в ней одной. Лишь крайним переутомлением можно объяснить тот факт, что стоит ей взглянуть на Рубена или даже подумать о нем, как в голову лезут печальные мысли и ее охватывает безнадежная уверенность в скором расставании. Скоро, очень скоро он поправится и окрепнет. И навсегда покинет «Ивовый пруд».

Разве он не сказал ей об этом сам в тот вечер, когда они делились друг с другом планами на будущее? Ему хотелось исколесить весь мир, повидать все на свете, а потом обзавестись большим ранчо, как у Эдуарда Кордовы, и предаваться безделью. Стоит ли удивляться, что общение с владелицей обанкротившейся фермы, с незадачливой мошенницей, оставшейся без гроша в кармане и без видов на будущее, не входит в его дальнейшие планы?

И могла ли она ожидать чего-то иного? Чего именно? Что он в нее влюбится? Женится на ней, остепенится, осядет на одном месте и станет образцовым членом общества? Порой ее старомодные, до нелепости мещанские тайные мечты смущали Грейс так сильно, что у нее от стыда возникало желание натянуть на голову одеяло. Возможно, Рубен испытывает влечение к ней, может быть, он даже привязался к ней немного, но это не те чувства, которые могли бы превратить его в другого человека.

Грейс дотронулась кончиками пальцев до его запястья. Нет, она не хотела, чтобы он стал другим человеком, он нравился ей таким, каким был: умным, веселым, изобретательным и отважным до безрассудства, если только поблизости не было острых ножей. Она восхищалась его ловкостью, его фантазией и артистизмом. Если не считать Генри, она в жизни не встречала человека более коварного и менее достойного доверия, чем Рубен Джонс.

В эту самую минуту он повернул руку и обхватил ее пальцы.

– Привет, Гусси, – прошептал он осипшим со сна голосом.

Грейс закашлялась от неожиданности и утерла свободной рукой мокрые от слез щеки.

– Извини, я не хотела тебя будить. Постарайся снова уснуть.

– Не уходи.

– Уже поздно, тебе нужен отдых.

– Ну, Гусси, хоть на минутку.

– Нет, тебе в самом деле…

– Я умираю от жажды. Можно мне немного воды?

– Да-да, конечно.