Пастор подождал, но ей как будто больше нечего было добавить.
– Вам стоит приехать летом и осмотреть, во что Эсси превратила сад.
– Я, возможно, скоро поеду за границу, – отозвалась Хлоя.
– Но вы вернетесь?
– Не знаю.
Снова долгое молчание, которое опять нарушил пастор:
– Вы сделали двух людей – думаю, я могу говорить за нас обоих, – двух людей очень счастливыми, дорогая Хлоя, поэтому нам хотелось бы думать, что вы тоже будете счастливы.
– Милый Альфред. – Она похлопала его по колену. – Это ведь было моих рук дело, верно?
– Несомненно.
– Я рада. Я очень горда собой. Я всегда буду это помнить. Прожужжу этим уши святому Петру, пока он меня не впустит.
– Мы с Эсси выйдем к воротам вас встречать, – улыбнулся пастор, – и употребить то малое влияние, какое у нас может быть.
– Возможно, я попаду туда раньше вас. Никогда не знаешь. Я тогда скажу, что дожидаюсь друзей.
– Вы не боитесь смерти, Хлоя?
– Нисколько.
– Что бы ни случилось потом?
– Что бы ни случилось. Если нам положено верить в то, что вы проповедуете, Альфред, слишком страшно не будет.
«И она тоже вывела меня на чистую воду», – подумал он.
– Я проповедую, – твердо сказал он, – что надо верить в Бога, покаяться в своих грехах и отдать себя на Его бесконечное милосердие.
– Но разве я поступаю иначе? – Она улыбнулась чуточку шаловливо. – Говоря, что слишком страшно не будет?
Складки у его рта углубились.
– Не вполне канонический подход.
– Вы бы предпочли, чтобы я верила, будто Бог жесток и только и ждет, чтобы устроить мне ад кромешный, но если я откажу себе в вере, а Его заверю, что Он добрый, то обязательно попаду в рай? И кто из нас тогда будет каяться – я или Бог?
– Хлоя, Хлоя! – Пастор с улыбкой покачал головой, а про себя подумал: «Однако тоже возможная точка зрения».
– Извините меня, Альфред. Вы не против о таком говорить?
– Нет, если это говорится в духе благоговения, моя дорогая. И если вы в настроении об этом говорить.
– А разве «благоговение» подталкивает к сомнению? Разве у каждого не собственное представление о Боге? Как можно почитать чужую идею, которая кажется насквозь ложной?
– С благоговением – или, во всяком случае, без непочтения, как говорят с другим человеком о его матери, пусть даже почитают только свою собственную.
– Матери! – выплюнула Хлоя, как показалось пастору, с чрезвычайной горечью.
Он посмотрел на нее изумленно, потом снова отвел взгляд. Это была вспышка из прошлого Хлои, осветившая ее на одно многозначительное мгновение, а наступивший затем сумрак еще более окутал это прошлое, и пастор даже задумался, а действительно ли видел что-то и что именно это было. Она вспоминает собственную мать или, прости Господи такую мысль, речь идет о ее собственном материнстве? У него не было права спрашивать. Если он промолчит, если будет тихонько ждать, возможно, она сама скажет. Он чувствовал духовную к ней близость. Всей силой своего мудрого и любящего разума он говорил ей, что она может ему довериться, что он ей поможет, если она ему доверится.
Покопавшись в сумочке, Хлоя извлекла портсигар и зажигалку, прикурила, закрыла сумочку и, выпустив перед собой облачко дыма, словно бы скрываясь за пеленой, как будто собралась заговорить.
– Привет, Уинг, старина! Привет, старушка!
Издалека им махал Перси. Перси и Мейзи шли к ним через лужайку.
– Вот видишь, маленькая Мейзи, что я тебе говорил? – шепнул ей Перси. – Она исповедуется.
Мейзи согласилась, приняв такое толкование без предубеждений относительно того, положено ли кающимся курить на исповеди.
Мистер Уингхэмптон выпрямился во весь свой шестифутовый рост. Показалось даже, что вот-вот будет простерта длинная рука и земля разверзнется под ногами у Перси, оставив Мейзи удивленной, но вполне самодостаточной вдовой. Мистер Уингхэм силился побороть ненависть, которую испытал вдруг к Перси, говоря себе, что это не ненависть, а всего лишь гнев, и что он по праву гневается, говоря себе, что не дело священнику гневаться, что Перси ни в коей мере не повинен в том, что изо всех возможных моментов объявился именно в этот. Достав платок, пастор промокнул губы, потрясенный собственным неоправданным гневом на невинного человека. «Прости меня, Господи», – подумал он и взмолился, чтобы мгновение не было утрачено раз и навсегда.
Хлоя уже стояла с ним рядом. Она как будто не сожалела о вторжении, но ему и не радовалась: точно когда она собралась заговорить, то совсем забыла о присутствии Альфреда и что прервали ее лишь в воспоминании, которое можно по желанию вернуть или прогнать. Она дружески улыбнулась новоприбывшим.
– У вас что-то с телефоном, старина, – сказал Перси, когда с приветствиями было покончено. – Мейзи звонила…
– Я позвонила тете Эсси, как только мы приехали. Просто сказать, что мы будем счастливы прийти на обед.
– Она в доме. – Пастор первым пошел вперед.
– Нет-нет, старина, внутрь мы не пойдем, увидимся сегодня вечером.
– Я позвонила еще раз, сразу после ленча, – продолжала Мейзи, – но не получила ответа.
– Ну надо же!
– Посмотрю сегодня, нельзя ли исправить телефон. Ну, старушка, как жизнь?